Алексей Бадаев: Авторских театров почти не осталось

Свердловская академическая драма вступила в свой юбилейный год — в октябре ей исполнится 90 лет. Театр знаменитый: в середине прошлого века его величали уральским МХАТом. И актеры там всегда были великолепные, стране хорошо известные: Борис Ильин, Надежда Петипа, Мария Токарева, Борис Молчанов, Вера Шатрова, Галина Умпелева, сегодня здесь блистает Ирина Ермолова с ее уникальным дарованием… В последние годы театр переживает подобие ренессанса: стал актуальнее репертуар и полнее зрительный зал, с театром охотно сотрудничают драматурги новой уральской волны — Олег Богаев, Василий Сигарев, Ярослава Пулинович, Ирина Васьковская… Мы в кабинете директора театра Алексея Бадаева.

Вы пришли руководить Свердловской академической драмой более шести лет назад. Что для вас, коренного екатеринбуржца, значит этот театр? Каким вы, директор, видите его лицо?

Алексей Бадаев: В нашем театре прекрасно уживаются два направления. С одной стороны, благодаря творческому росту нашего режиссера Дмитрия Зимина театр стал во многом авторским. Зимин у нас поставил более десяти спектаклей, мы не раз выезжали с ними на гастроли, причем дважды — в Москву, на Биеннале театрального искусства. В Екатеринбурге у него давно есть своя преданная публика. Это авторская режиссура, свойственная исключительно нам. А с другой стороны, стараемся привлекать для постановок ведущих режиссеров России, в том числе из Москвы и Петербурга. Они охотно к нам идут, потому что труппа у нас замечательная. И вот это сочетание любимой в городе труппы и знаковых режиссерских имен дает нам стабильную посещаемость.

Сейчас много спорят о преимуществах двух театральных моделей — театров режиссерского и директорского. В истории Свердловской драмы было много хороших главных режиссеров: Битюцкий, Соколов… Потом он стал театром сугубо директорским, и ваш опыт обнадеживает: театр стал жить интереснее. В чем вы видите достоинства интендантской модели?

Алексей Бадаев: На одной театральной конференции в Воронеже я осмелился сказать, что авторских театров у нас почти не осталось. Даже то, что мы по инерции считаем авторским театром, стало по сути театром интендантским. Возьмем МХТ: уже в 80-е годы мы не можем назвать удачные постановки Олега Ефремова, зато появились блистательные спектакли Адольфа Шапиро, Камы Гинкаса, Льва Додина. «Современник» в последние годы уже был интендантским театром: Галина Волчек ставила редко, но мы видели взлет Кирилла Серебренникова, Нины Чусовой, выходили интересные работы Екатерины Половцевой, Егора Перегудова… В чистом виде авторский театр сохранялся разве что у Льва Додина в Малом драматическом, у Марка Захарова в Ленкоме, хотя в обоих театрах ставили и другие режиссеры. Так что независимо от того, руководит ли режиссер, как это было в случае с «Современником», или актер, как Евгений Миронов в Театре наций, — это давно, в сущности, интендантский театр.

Наверное, это каждый раз индивидуально. Важно, чтобы личность, стоящая у руля, была творческой. Чтобы объединяла в себе любовь к театру, фантазию, эрудицию, и при этом административный дар — умение коллекционировать таланты. У вас редкостно сильная труппа, и состоит она в основном из выпускников Екатеринбургского театрального института ЕГТИ. И видно, что есть своя актерская школа.

Алексей Бадаев: Я бы так не сказал. Читая в институте курс современного театра, я уже с трудом могу представить, что будет с актерскими и режиссерскими «школами» лет через десять. Десятилетиями считалось: режиссура Гончарова — это театр имени Маяковского, режиссура Плучека — Театр Сатиры и т. д. Конечно, это все огромные вехи в истории русского театра. Но уже сегодня мы знаем, что Театр Маяковского — это режиссура Миндаугиса Карбаускиса, Никиты Кобелева, Леонида Хейфеца, Юрия Иоффе… Все миксуется, различия между школами размыты. Считалось, что щукинская школа — это определенный тип актера. А теперь там ведут курсы мастера, которые не заканчивали щукинское училище и представляют совсем иной тип актерской игры, а «щукинцы» преподают в Школе-студии МХАТ. «Школ» в их традиционном понимании уже практически нет даже в Москве. Если говорить об ЕГТИ — там, конечно, есть особенности разных мастерских. Но кто мастера? Один — выпускник Щукинского, второй — питерского ЛГИТМиК, третий — питомец нашего ЕГТИ… И отчетливо видно, кто чей выпускник, школу какого мастера он прошел. А единой уральской школы, на мой взгляд, нет. У нашего театра, конечно, есть право первой ночи: преподавая там уже четверть века, я за одаренными студентами стараюсь следить и лучшим предлагаю остаться в Театре драмы. Отказов практически не было.

Последние годы у вас ставили Мирзоев, Козлов, Баргман, Панков, Праудин, Баялиев, Афанасьев, Потапов, Беркович… режиссеры из разных городов и с разным почерком. Как тут обеспечить сколько-нибудь определенное лицо театра, какое-то художественное единство?

Алексей Бадаев: Наверно, это единство обеспечивают мои вкусы как руководителя театра. Приглашаются режиссеры, за которыми мне интересно следить. И есть режиссеры другого направления, с которыми я работать не буду — не принимаю их метод, их эстетику. Хотя… актеры БДТ рассказали мне такую хохму. Придя руководить театром, Андрей Могучий признался, что пока не знает, какой будет его эстетика, но знает, что в этом театре никогда не будет Константина Богомолова. И уже через несколько лет Богомолов ставил там «Славу».

У вас Богомолов ставить будет?

Алексей Бадаев: Не думаю. Как педагог я должен знать всю панораму направлений и стилей, смотрю много спектаклей, но принимаю далеко не все, а кое-что мне кажется ниже плинтуса.

В вашем театре обращает на себя внимание работа со звуком. Это каждый раз изощренная звуковая палитра, включая шумы, скрипы, лязги, музыку, которые создают нужную атмосферу. Это обдуманно выбранное направление?

Алексей Бадаев: Началось с «Зойкиной квартиры»: ее ставил Владимир Панков, создатель и руководитель SounDrama. Для этого спектакля он даже привозил своих специалистов. Теперь у нас появился свой саунд-дизайнер, много внимания уделяется звуку в «Двенадцатой ночи», в «Вие», в «Головлевых», в «Чайке». Ребята много экспериментируют, и театр в лице нового начальника звукоцеха Евгения Робенко впервые получил за саунд-дизайн премию областного конкурса на лучшую театральнкю работу года «Браво». Что касается музыкальных спектаклей, то мюзиклов мы больше не ставим, но ведь границы жанров сейчас размыты. Недавно поставили «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?» — там музыка вообще не прекращается, но мюзиклом я это не назову.

Я внимательно смотрю спектакли «Золотой маски», дважды был членом ее жюри и знаю, что некоторые ваши премьеры значительно лучше иных номинантов. Но на «Маске» их что-то не видно — в чем загвоздка?

Алексей Бадаев: Раньше я это воспринимал болезненно — не понимал, как могли не взять в конкурс, например, «Зойкину квартиру» в фантастической постановке Панкова. А потом, когда я показал некоторым экспертам, как бы видевшим запись спектакля, отрывки из него, обнаружилось, что они его просто не смотрели. Скорее всего было так: кто-то один посмотрел, ему не зашло — и все ему доверились. В этом году я был уверен, что мы попадем на «Золотую маску», потому что вышли четыре грандиозных спектакля («Чайка», «Васса», «Двенадцатая ночь» и поставленные на деньги федерального гранта «Головлевы»), — но их опять не заметили. Только «Головлевы» были включены в лонг-лист, но дальше все-таки не продвинулись. А когда я посмотрел некоторые отобранные спектакли — у меня даже чувство сожаления пропало. Список конкурсных спектаклей для большой сцены этого года — по-моему, национальный позор. Так что, возможно, и хорошо, что нас там нет.

Как вообще протекает эта процедура в регионах? Сюда приезжают эксперты?

Алексей Бадаев: Здесь все странно. «Вассу» и «Чайку» многие критики посмотрели в рамках фестиваля «Реальный театр», проходившего в Екатеринбурге. И устроили форменный разнос, хотя «Чайка» потом с успехом прошла в Москве и увезла с фестиваля «Фабрика Станиславского» два приза из трех главных. А «Головлевых» вживую не видел никто из критиков, смотрели только в записи. Потом приехали два человека посмотреть спектакль для отбора в программу «Маска плюс». Покривились и уехали.

Совсем частный вопрос: подходя к театру вечером, я подивился, что на фасаде нет ни яркой рекламы, ни неоновых вывесок — темновато. Почему?

Алексей Бадаев: Зачем сыпать соль на раны? Как-то руководство области пообещало любимому театру три миллиона на подсветку — пока ждем. Очень надеемся в этом году на замену верхней машинерии. Вообще, с 1990 года ни одного серьезного финансового вложения в театральный бюджет не было. А оборудование предельно устарело, сценическая механика то и дело выходит из строя, все ветшает. Мы надеялись на какую-то федеральную поддержку в связи с Годом театра, но… все получилось как всегда… Пока выгребаем своими силами, но закончиться все может плачевно. При том, что заполняемость зала близка к ста процентам.

Театр вступил в юбилейный год — чем будет его отмечать?

Алексей Бадаев: В день юбилея — 2 октября — будет праздничный вечер. А в принципе работаем без оглядки на праздники, и планы расписаны на несколько сезонов вперед. Благодаря фестивалям мы стали появляться в Москве, показали там ряд спектаклей, в апреле снова приедем и на легендарной площадке «Мастерской Петра Фоменко» покажем «Чайку» в постановке Григория Козлова, «Железнова Васса Мать» Уланбека Баялиева и «Доходное место» Владимира Мирзоева. То есть именно те спектакли, с которых начался перелом — был взят курс на авторский театр.

По торжественному случаю ожидаете потока государственных наград, почетных званий актерам?

Алексей Бадаев: Куда там! Знаете, какой теперь лимит на звание народного артиста? Пять в год!

На весь Екатеринбург?!

Алексей Бадаев: Хуже: на всю Россию.