Выставки Виктора Пивоварова покажут в «Гараже» и ГМИИ им. А.С. Пушкина

В Москве открываются сразу две выставки Виктора Пивоварова, одного из ключевых художников московского концептуализма, иллюстратора детских сказок и создателя логотипа журнала «Веселые картинки», соцсюрреалиста и автора книг «О любви слова и изображения», «Серые тетради», «Влюбленный агент».

В музее современного искусства «Гараж» — это выставка «След улитки», для которой дали работы Третьяковка, Русский музей, частные коллекционеры. Правда, картины «След улитки» в экспозиции нет. Она появится в ГМИИ им. А.С. Пушкина, где 22 марта открывается камерный проект «Потерянные ключи» — восемь картин, в которых Пивоваров ведет диалог с Кранахом Старшим, Брейгелями, Джованни Беллини. Можно сказать, что следы улитки ведут к Ренессансу, прямиком к истокам европейской картины.

Тому, кто будет идти по следу улитки в «Гараже», это может показаться странным. Потому что на первый взгляд Пивоваров делал с 1970-х все, чтобы, наоборот, выйти за рамки картины. Вместо картины как окна в мир он предлагал взгляд в «интерьеры души»: пространство внутреннее, смахивающее на незнакомый темный лабиринт больше, нежели на расчисленное пространство ренессансной перспективы. В этом интерьере аскетичный городской пейзаж с зимним катком и наблюдающим за ним мальчиком мог уютно расположиться на плоскости кепки, то есть оказаться, например, воспоминанием о зиме, на которое палимпсестом легла память о репродукции пейзажа Брейгеля из случайной книжки. Для этого внутреннего видения мало обычного зрения, нужно какое-то иное. Не зря в альбоме, имитирующем подростковый дневник, персонаж перед зеркалом появляется… с завязанными глазами. С пометкой вроде бы вполне абсурдной: «Завязал глаза и долго сидел перед зеркалом, но ничего не увидел».

Там, где бессильно зрение, обостряются другие чувства. Например, слух и осязание. Так, на картине в качестве главного действующего лица появляется «Театр у микрофона». При этом радио в комнате мы не увидим, что вполне понятно — комната увидена как раз воображаемым взором рассказчика из радиоприемника. Другой герой — «Длинная-длинная рука», отсылающая вовсе не к детским страшилкам, а к вечерним длинным теням и к детской жажде все потрогать, повертеть, всего коснуться. Так «ухо» и «рука» становятся проводниками в пространство внутреннего мира. Третьим волшебным помощником становится логика. Разложить по полочкам сны и дневные заботы, вещи и облака в небесах, нарисовать схемы комнат и траекторию своего движения по городу… А заодно попытаться определить свое место, ответить на вопрос: «Где я?». Схемы, таблицы, графики кажутся надежным противоядием против хаоса жизни и ее опасностей. А главное — страхов перед ними. Так художник ускользает из плоскости-пространства картины в спасительную плоскость листа, альбома, раскладной ширмы-книжки.

Другой параллельный путь вел, казалось, прямо в противоположную сторону — к оживлению картины, к превращению ее пространства в сцену, а дальнего плана — в задник сцены. Тема кукольного театра появляется все в том же альбоме, ведущемся от лица персонажа-ребенка: «Завтра день рождения Оли. Подарок для нее у меня уже готов. Я сделал из дощечек маленький театр с двигающимися фигурками». И рядом — рисунок крохотной сцены с вырезанными из фанеры фигурками.

В альбоме персонаж перед зеркалом появляется с завязанными глазами. С пометкой вполене абсурдной: «Долго сидел перед зеркалом, но ничего не увидел»
Эти два пути: из картины в альбомный лист и в кукольный театр — пересекутся в иллюстрации к детским сказкам. А на выставке — в инсталляции, где у зрителя появляется шанс буквально войти внутрь книжки. Правда, книжки не детской, а очень даже взрослой. Вы заходите в зал, а оказываетесь — внутри рассказа Юрия Мамлеева «Смерть управдома», фрагменты текста которого пунктиром очерчивают магический круг. А в центре — дверца в уютный мирок сказки Антония Погорельского «Черная курица». Точнее, в комнату старушек, которая оказывается в сказке вратами в подземное королевство.

После этого путешествия картина, обычная европейская картина, начинает казаться чудесным изобретением, просто Ноевым ковчегом каким-то, способным доплыть до райских садов. Осталось только выяснить, как этот Ноев ковчег строится, чтобы не утонул, а плавал. Почему-то кажется, что именно так появляются проекты всяческих садов, возникающих в альбомах, картинах и даже «Сутре страхов и сомнений». Из всех садов самый радостный, конечно, «Сад наслаждений». Несмотря на то, что он как раз завершает «Сутру страхов и сомнений». Это, конечно, воспоминание о Босхе, но такое, какое могло бы быть у отшельника. Здесь можно найти Сад живописи в старых рамах и Библиотечную башню, Сад рисунков цветными карандашами и Павильон снов без сновидений… Это план возвращения в рай через картину. План, в котором слово и знак мирно живут, как и память о Босхе и детском рисунке.

Правда, этот путь норовит увести в пространство платонических Эйдосов, супрематических фигур и чистых абстракций. Но это уже отдельная история странствий, ключи к которой каждый может найти на выставке сам.