Пианистка и педагог Рена Шерешевская о том, как с музыкой и Босхом выживать в пандемию

Пианистка и педагог Рена Шерешевская о том, как с музыкой и Босхом выживать в пандемию

Выдающийся педагог, пианистка Рена Шерешевская, чье имя вошло в историю Конкурса Чайковского вместе с ее учениками-лауреатами Люкой Дебаргом и Александром Канторовым, а ее фортепианный класс в Париже стал творческой лабораторией, из которой выходят лауреаты международных конкурсов, пианисты, выступающие на крупнейших концертных сценах мира — от Большого зала Консерватории до Карнеги-холл, даже в период пандемии не прекращала заниматься со своими учениками. О сложности дистанционных занятий и проблемах современного музыкального образования, о том, как во Франции музыкальные заведения будут выходить из пандемии и чем оказался полезен опыт изоляции, Рена Шерешевская рассказала обозревателю.

Рена Шерешевская со своим учеником Александром Канторовым, завоевавшим первую премию и Гран-при XVI Конкурса Чайковского (2019). Фото: Из личного архива Рены ШерешевскойРена Шерешевская со своим учеником Александром Канторовым, завоевавшим первую премию и Гран-при XVI Конкурса Чайковского (2019). Фото: Из личного архива Рены ШерешевскойРена Шерешевская со своим учеником Александром Канторовым, завоевавшим первую премию и Гран-при XVI Конкурса Чайковского (2019). Фото: Из личного архива Рены Шерешевской
Вы почти три месяца провели в самоизоляции в своем доме под Парижем. Что значит это для педагога?

Рена Шерешевская: Все это время я занималась со своими учениками по скайпу, но не со всеми это было возможно: у кого-то не было нормальной интернет-связи, у кого-то, кто живет в кампусе, не было доступа к инструменту. Так совпало, что мои ученики прошли отборы на все крупные конкурсы: Королевы Елизаветы в Брюсселе, Шопена в Варшаве, Артура Рубинштейна в Тель-Авиве, на Международный конкурс в Сиднее, Международный конкурс в Кливленде — и их всех надо было готовить. Сейчас, правда, все конкурсы перенесли на год.

Отбор во Всероссийский юношеский симфонический оркестр пройдет онлайн
Скажу, что заниматься по скайпу очень сложно. Помню, как впервые мы так занимались с Люкой Дебаргом. Это было в 2015-м, сразу после Конкурса Чайковского. Ему тогда позвонил Валерий Гергиев и сказал: 14 июля у тебя будет концерт в Мариинском театре. Я в это время уже улетала из Москвы, и Люка схватил меня в аэропорту: не улетайте! А я ответила: я улечу, устала, но буду с тобой заниматься, хоть по спутнику, хоть с планеты Марс! В итоге мы занимались по скайпу. Тогда все получилось, потому что программа у него была абсолютно готова. Но когда, спустя время, мы попробовали работать по скайпу над новой программой, это уже была катастрофа, и я решила — больше никогда! Сейчас коронавирус поставил нас всех в безвыходную ситуацию.

Правда, я нашла свой ключ в таких занятиях. Обычно я говорю ученикам: перед публикой у вас есть только три вещи — архитектоника, звук и экспрессия времени. Но раз в скайпе звука нет, я стала заниматься формой, структурой, гармонией — тем, на что обычно не хватает времени. Сказала себе: ведь слушаю же я архивные записи Карла Рейнеке, который юношей играл Шуману, или Теодора Лешетицкого, Камиля Сен-Санса, который был не только композитором, но и выдающимся пианистом. Так почему нельзя в случае со скайпом просто переосмыслить звучание, представить, будто у тебя перфокарта, и это звучит запись 1905 года! Я занималась звуком настолько, насколько это было возможно.

Что за установки: тот предмет не нужен, этот не нужен, все должно быть в удовольствие! А можно ли читать с удовольствием, не умея складывать буквы?
Как-то, слушая одного из своих студентов, я поняла, что звук его рояля похож по скайпу на расстроенный клавесин, тогда я предложила ему позаниматься барочной музыкой, Рамо. Решение всегда можно найти. Если бы еще не технические помехи! Больше всего я нервничала, когда у меня не было под рукой своих нот, и ученики присылали мне фото нот в WhatsApp. И тут начиналось: то ноты исчезли с экрана, и я должна их искать, то они появились, и я должна палец держать, чтобы они не убегали, мне при этом надо было еще их слушать, играть самой. В какой-то момент я сказала: все, пауза! Но тут как раз начались послабления в карантине.

Каким теперь будет окончание года, регламент сдачи экзаменов в консерваториях Франции?

Рена Шерешевская: В государственных консерваториях экзаменов не будет вообще, все оценки мы выставим по работе (хотя консерватории имеют право принимать самостоятельные решения). В частной Высшей Парижской школе музыки им. А. Корто, где я преподаю, также решили все отменить. Сначала была мысль разбить основной Диплом концертиста на секции: кто-то сыграет в июле, кто-то осенью. Но это финансово очень сложно.

Во Франции все экзамены консерватории проводят с приглашенным жюри, и Диплом в Эколь Нормаль проходит на очень высоком уровне, как настоящий международный конкурс. В жюри со времен Альфреда Корто сидят очень большие музыканты. Была у нас и Марта Аргерих. Собирать такого уровня составы несколько раз невозможно. Переносить диплом на полгода тоже проблематично, поскольку весенний семестр был оплачен, и получится, что осенью либо преподаватели должны работать бесплатно, либо студенты — заново платить.

Сложность и в том, что наши студенты живут в разных странах, многие во время самоизоляции улетели домой, а Макрон сказал, что скорее всего Шенген будет закрыт. В общем, мы находимся в тяжелой ситуации по всем параметрам. Но решение приняли, что Диплом перенесем.

Фактически во Франции музыкальные учебные заведения уже закрылись до осени?

Рена Шерешевская: Занятия онлайн продолжатся до конца июня, но выходить на работу мы не будем. Допустим, я сейчас выйду и начну заниматься в классе. Мне поставят в класс гель, выдадут маски. Но студенты могут забыть вытереть гелем руки или клавиатуру и т.д. Мы ведь не привыкли к таким жестам. А наша профессия в этом смысле опасная: вирус можно передать через клавиатуру.

С лауреатами Конкурса Чайковского — Люкой Дебаргом и Александром Канторовым продолжаете работать?

Рена Шерешевская: Официально они уже закончили и не учатся у меня. Люка сидит где-то в своем в домике, где у него электрическое пианино, учит новую программу. Алекс Канторов тоже сидит c отцом в доме на юге Франции и учит новую программу. Не так давно мы с ним занимались перед его концертом в Карнеги-холл, не состоявшемся в итоге из-за пандемии. Когда мы с ним занимались, в класс зашел мой коллега и удивился: «О! Опять Канторов! Ты что тут делаешь?» Александр ответил: «Мы сходим с рельсов, а Рена нас заново на рельсы ставит».

Они все приходят ко мне: Люка Дебарг, который как только залетает в Париж, звонит и прибегает в консерваторию, Александр Канторов, Маруся Жанте, Реми Женье. Конечно, с ними не надо уже заниматься каждую неделю: чем старше они становятся, тем самостоятельнее. Но я всегда готова послушать их. Святослав Рихтер в свое время просил Льва Наумова приходить на его репетиции. А потрясающая Брижит Анжерер просила меня послушать ее перед тем, как она записывала аранжировки Баха. Это нормально. Только почему-то на Западе так не считается.

В чем специфика исполнительской подготовки во Франции?

Рена Шерешевская: Я преподаю в двух консерваториях: в частной Высшей Парижской школе музыки (École normale Alfred-Cortot) и в государственной в городе Рюэй-Мальмезон, и только благодаря этому мои ученики имеют возможность заниматься со мной два часа в неделю. Во Франции, в отличие от России, студенты имеют всего один час в неделю по специальности. Но что можно сделать за час, если у моих учеников только программа, которую мы готовим к конкурсу, почти на четыре часа! А несколько лет назад, когда я пришла в Эколь Нормаль, было вообще полчаса в неделю с каждым учеником, и педагоги давали частные уроки своим же собственным ученикам, чем вызывали негодование коллег из государственных вузов — той же Парижской консерватории.

Кроме того, педагоги на периферии часто не имели специального музыкального образования. Они так и говорили: я преподаватель, а не исполнитель. Какой-нибудь трубач мог преподавать фортепиано, или у педагога по специальности вообще не было никакого диплома, а только два-три года занятий на инструменте. Я с этим боролась! В конечном счете был введен вступительный экзамен по специальности на курсах для педагогов, и это был удар по тем, кто хотел преподавать просто потому, что любит музыку.

Думаю, я сыграла какую-то роль в том, что во Франции везде стали требовать от педагогов хотя бы минимум исполнительского уровня. Но пару лет назад опять началась старая история. Мэр Парижа запретила совмещение: или ты играешь, или преподаешь. И я стала везде, где могу, выражать свое несогласие: ну, как может, например, преподавать хирургию человек, который скальпеля в руках не держал?

Каким образом мэр может вмешиваться в вопросы, касающиеся исключительно профессиональной среды?

Рена Шерешевская: Здесь это принято, в отличие от России. Кстати, я читала, что и в России в последнее время не лучшим образом функционирует методкабинет. Берут все самое глупое, что есть на Западе, на свое вооружение. Когда я читаю про эти дебаты, которые ведет Катя Мечетина, у меня просто волосы дыбом встают. Я с ней совершенно солидарна. Что за установки: тот предмет не нужен, этот предмет не нужен, все должно быть в удовольствие! А можно ли читать с удовольствием, не умея складывать буквы?

Другое дело, что надо больше делать акцент на слушании музыки, на истории музыки, вводить такие замечательные дисциплины, как импровизация, подбор по слуху. Но не трогайте вы сольфеджио, фортепиано! Обязательно надо играть всю эту литературу, якобы не интересную детям — Баха, Моцарта, Чайковского и т.д. Нельзя же отменить в школах чтение Толстого, Пушкина, Чехова, Бальзака и остаться на комиксах, сказках и детских стишках! Преподавать просто надо так, чтобы было интересно.

У меня был великий педагог — Лилия Львовна Филатова в бакинской Специальной музыкальной школе, и я каждый день ее благодарю за те знания, которые она в меня вложила. И здесь, во Франции я каждый день говорю о необходимости серьезного подхода к музыкальному образованию. Когда мне присвоили во Франции звание Кавалера ордена искусств и словесности, министр культуры на церемонии награждения так и сказал: мадам Шерешевская из тех людей, кто борется за серьезный подход к музыкальному образованию. Я постоянно повторяю родителям своих учеников: музыкальная школа — это не место, где можно оставить ребенка, пока родители делают свои дела. Это школа, где есть определенные требования, задания, экзамены. И вдруг я узнаю, что в России — те же самые проблемы.

Это особенно абсурдно для страны, сто лет создававшей свою уникальную, вызывавшую восхищение во всем мире систему музыкального образования.

Рена Шерешевская: Да, и эту систему музыкального образования ломать нельзя! Надо прививать любовь к музыке, учить понимать ее язык. Приведу пример: однажды я летела в самолете, и дама, сидевшая рядом со мной, узнала, что я педагог. Она спросила, как сделать так, чтобы ее семимесячная дочь полюбила классическую музыку? Я написала ей список произведений и сказала: пусть не назойливо, очень тихо — спит ли ребенок, бодрствует, звучит классическая музыка. А через три года позвоните мне.

Три года спустя раздался звонок: «Здравствуйте, это Клеманс». Спрашиваю: «Ну, что, как ваша девочка?» — «Вы знаете, она без классической музыки не живет». А у меня как раз на завтра должен был состояться классный вечер в Эколь Нормаль. Я пригласила их прийти и весь вечер общалась с публикой так, чтобы меня понимала малышка. Она знала, что, если она устанет, то сможет, когда пианист закончит играть, тихо уйти домой. В какой-то момент они вышли из зала. Потом позвонила Клеманс и говорит: знаете, как только мы пришли домой, она сказала, что не пойдет спать, пока я не найду на YouTube Вариации Гайдна. Они ей очень понравились, ей там что-то показалось очень веселым. Вот и ответ на вопрос.

Франция будет сейчас постепенно восстанавливаться после пандемии. Что придется, на ваш взгляд, переосмыслить в новой реальности?

Рена Шерешевская: Конкретно, эта история показала, что Франция изначально была плохо подготовлена к подобным событиям. После вспышек азиатских эпидемий в 2008 году министр здравоохранения Франции Розлин Башло в правительстве Саркози имела на складах 2 млрд масок, но ее тогда подняли на смех и уничтожили эти запасы, поскольку хранить их было дорого. А теперь, когда развернулась пандемия, во Франции элементарно не хватало масок.

Я живу во Франции тридцать лет, и со времен Миттерана каждый президент обязательно говорит о том, что надо улучшить состояние больниц. Но никто этого не делает. Кроме того, во Франции очень консервативный протокол лечения, не дающий возможности быстро реагировать в экстремальных ситуациях. Как говорит профессор Дидье Рауль, спасший жизни более 1000 пациентов в Марселе: «в условиях войны надо лечить, а не дебатировать!»

Есть еще одна серьезная проблема: в сентябре должны открыться школы и вузы, начнутся групповые занятия. Но ведь детей никто не учил от рождения тому, что нельзя трогать нос, глаза, что надо держать дистанцию и т.д. А ведь история человечества — это история войн и эпидемий. Посмотрите живопись Босха: там у него доктора с клювами-масками в длинных докторских рясах! Многие воспринимают это как сюрреализм. Ничего подобного. Но нас практически перестали занимать санитарные нормы.

Во Франции даже врачи, приходя к больному, не моют руки: считается, что вокруг и так полно микробов. Сам Париж — очень грязный город, в котором много крыс. Не случайно, когда в марте шли выборы в мэры Парижа, самым главным вопросом на дебатах был вопрос антисанитарии. В этом смысле, коронавирус послан нам, чтобы все очистилось. Никогда в Париже не было такого голубого неба.

Но что делать с цивилизацией?

Рена Шерешевская: Возможно, она должна сейчас приостановить свое движение, и человечество должно направить силы на создание очистительных сооружений. Не хочу выглядеть этакой Гретой Тунберг, но все должно балансироваться в этом мире.

Что касается социальной ситуации, то я считаю, Макрон оказался великим человеком. Он выплачивает 70 процентов зарплаты всем потерявшим на время эпидемии работу из государственного фонда. Государство взяло на себя столько, что никакие оппозиционеры критиковать не могут. Но Франция остается страной революций, и желтые жилеты снова выходят на улицы. Что будет дальше? Мелкий бизнес полностью рассчитывает на государство. Оно помогает, но страховые компании не хотят компенсировать потери бизнеса, как, скажем, в ситуации наводнения, и мелкий бизнес требует, чтобы государство подействовало на страховые компании.

Сейчас вся Европа договаривается, как вместе выбираться из этого кризиса. Но я думаю, что есть еще один важный опыт, который мы все получили во время карантина: мы почувствовали еще раз, что такое сила искусства! Мы обменивались операми, спектаклями, фильмами, записями, что-то выискивали в архивах, слушали, смотрели, обсуждали, и это было нашим антидепрессантом. Искусство помогло нам пережить изоляцию.

Иллюстрация к статье: Яндекс.Картинки

Читайте также

Оставить комментарий

Вы можете использовать HTML тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>