Оскарас Коршуновас поставил пятую в МХТ «Чайку»

Какой смысл в слова о мировой душе вкладывали бы герои чеховской «Чайки», живи они среди нас сегодня? Как вели бы себя, чего боялись, что скрывали? Как выглядели бы чеховские люди на улицах сейчас?

Литовский режиссер Оскарас Коршуновас сместил акценты пьесы-символа Художественного театра на 120 лет вперед. Вначале переводя все в шутку — что же ставить, если не «Чайку», когда тебя зовут во МХАТ? Мол, был на репетиции в Вильнюсе, позвонили из Москвы, пригласили на постановку, от неожиданности предложил важнейшую для себя наравне с «Гамлетом» пьесу. А когда завертелось всерьез, оставалось оправдываться: «Мы понимаем, где находимся, сколько тут поставлено «Чаек», насколько великим мировым театральным событием была первая постановка, и с этим контекстом мы тоже работаем…»

Со стороны руководства МХТ им. Чехова он получил не только царский подарок (пятая в истории театра, юбилейная «Чайка»), но и полный карт-бланш. Твори, выдумывай, пробуй. Привози свою команду. Только не иди на откровенный конфликт с Чеховым. «В Художественном театре уживаются разные эстетики. Интересно посмотреть на «Чайку», символ этого театра, с другого ракурса», — заметил худрук МХТ Сергей Женовач. Это продуманный жест режиссерской воли.

Сегодня — режиссер с европейской славой, Коршуновас за свой первый спектакль, поставленный на первом курсе по стихам Хармса, получил первый приз крупнейшего театрального фестиваля — эдинбургского Fringe. На втором курсе он уже работал режиссером в Национальном театре Литвы. Первым из его поколения Коршуновас получил европейский приз «Новая театральная реальность». Больше 20-ти лет назад основал свой Вильнюсский городской театр, чтобы уже не зависеть ни от чьих приглашений.

Собственно, он сам прошел весь путь от Кости Треплева до признанного мастера, прежде чем представить на суд людской свою версию, как надо играть Чехова в нашем веке, чтобы четырехчасовую историю про «Чайку» досмотрели до конца. Чтобы спектакль о театре, об особенных судьбах и об искусстве, через которое люди устанавливают жизненные связи, попал в общую болевую точку.

Будто есть предписание свыше сделать наркоз всей чеховской истории и с медицинским хладнокровием вскрыть причину несчастий каждого человека
Сроки были сжатые — три месяца, чтобы новая «Чайка» хотя бы успела расправить крылья. Главный гамлетовский вопрос — по Коршуновасу, «не быть или не быть, а сейчас или никогда» — стоял особенно остро.

От имения Сорина в его спектакле осталось только колдовское озеро. Спецэффект потрясающий: вода, плеск волн, дальний берег полоской на горизонте, никаких усадеб на общем плане, интерьеров позапрошлого века, лишь во всю ширь мхатовской сцены — живое, как настоящее, озеро.

Пятую мхатовскую «Чайку» Коршуновас разложил на три уровня восприятия.

Первый — естественный, природный. Второй — смыслообразующий, чеховский. Третий — надбытовой и надлитературный, где зал зал ждет кинопроекция отношений. Сквозь живописные дорожки капель дождя. Сквозь черно-белый срез настроений актеров, как если бы «Чайку» снимал Бергман и делал дайджест пьесы Чехова в портретных слепках души и характеров чеховских людей.

Камеру режиссер дал в руки Косте Треплеву — Кузьме Котрелёву: снимать все происходящее с людьми над озером, над миром, фиксировать документально все чеховские иллюзии «третьего уровня», создавать синема-фантом литовской «Чайки». Параллельно сложным метаморфозам сознания своего героя от поисков «новых форм» до ключевого понимания, к которому его Треплев очень убедительно приходит в финале пьесы. Что «дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души»… Глянцевые издания за его духовным ростом, в частности, и за репетициями вообще, следили с пристрастием, ведь такой звездный состав: Сорин — Станислав Любшин, Тригорин — Игорь Верник, Дорн — Станислав Дужников, Медведенко — Павел Ворожцов, Нина — Паулина Андреева, Аркадина — Дарья Мороз, Полина — Евгения Добровольская, успевшая переиграть все женские роли в «Чайке»… Из молодых — уже отмеченный Кузьма Котрелёв — Костя; необыкновенная Маша — Светлана Устинова.

В их новой театральной реальности Коршуновас Нину делает эффектной девушкой из будущего. Исповедь о творческих муках Тригорина режиссер хорошо упаковывает в юмор — спасительный от безысходной усталости так безвольно жить. Нерв Аркадиной и историю актрисы, которая не хочет думать о будущем, облачает в тему личного кризисного времени всего поколения. Машу не прячет от реальности, а обрекает на великую любовь, ради которой та готова на любую муку, даже на смерть, и эту партию молодая актриса Светлана Устинова проводит грандиозно. Доктора Дорна Коршуновас лишает последнего слова — выстрел в финале будет, будет и игра в лото, но финального диагноза «Константин Гаврилович застрелился» не прозвучит. Будто есть предписание свыше сделать наркоз всей чеховской истории и с медицинской хладнокровностью вскрыть причину несчастий каждого человека. А камертоном истинности сделать Сорина — герой Станислава Любшина в литовской «Чайке» живет будто в двух мирах: в прошлом, благородном, и в современном. Где новые чеховские люди, по Коршуновасу, живи они сегодня, обнажают довольно откровенные вещи, которые проявились бы в отношениях при нагрянувшей чудовищной инфляции слов и вещей.

Когда-то Олег Ефремов хотел выслушать каждого героя пьесы. Коршуновас дал возможность не просто выговорить — выкрикнуть каждому свою боль. Из сердечной глубины вычленить личный смысл слов о мировой душе и достать, как скелетов из шкафов, своих персональных львов, орлов и куропаток, пусть и упакованных в модные белые одежды. У каждого здесь свое соло.

Коршуновас сделал все, чтобы новая «Чайка» не просто стала модным европейским явлением, а чтобы театральное завещание обернулось предсказанием будущего.