В России была попытка создать свой Голливуд

Год столетия революции наше кино почти не заметило — ограничилось мелодрамой о влюбленном в балерину принце и парой сериалов про заговорщиков, невесть как пустивших простодушную страну под откос. Не дождались мы и масштабного анализа того, что внес Октябрь в национальное сознание — осмысления его уроков.

В этом смысле неожиданно емким оказался номинированный на премию «Золотой орел» документальный фильм Бориса Караджева «Фабрика грез для товарища Сталина». Он — о частном, кажется, эпизоде развития советского кино, но в нем очевидны трагические противоречия и сущностные конфликты всего советского века. Хотя бы потому, что его участники — ключевые фигуры истории и искусства.

В 30-е годы история страны бежала вскачь: счет шел на дни, сознание не успевало перестраиваться в унисон с «линией партии», вчерашний герой тут же становится преступником. Поначалу революция дала толчок невероятной силы — саморазвитию, мечтам, наукам, искусствам. Страну словно спустили с тормозов, и лучшие умы поверили: настало время! То, что рождалось тогда в культуре, до сих пор живо, фундаментально, классично — в литературе, живописи, музыке, театре, кино. Главный порыв: догнать и перегнать — мы должны быть первыми.

И вот Сталин поручает руководителю кинематографии Борису Шумяцкому послать людей в Америку — учиться технологиям и экономике Голливуда. За первую пятилетку 30-х там побывали режиссеры Эйзенштейн, Александров, братья Васильевы, Райзман, Эрмлер, операторы Тиссе и Нильсен; знакомились с техникой съемки, работы с пленкой, смотрели первый цветной фильм «Бекки Шарп». Автор «Фабрики грез…» нашел хронику этого визита, снятую Владимиром Нильсеном — уникальные кадры встреч в Голливуде. Американский опыт вскоре воплотился в музкомедиях «Веселые ребята» и «Цирк», снятых в стилистике голливудского мюзикла. Картины полюбились зрителям и понравились Сталину: он уже представлял себе, как советское кино во всеоружии мирового технического и творческого опыта понесет в массы идеи мировой революции. Для того нужны были не просто кинофабрики — нужны киногорода, как Голливуд.

Но сила не только в технологиях. Сталину важна смычка государственной идеологии и творческой братии. Пока увлеченность творцов «новым миром» была попутным ему ветром, ему нравились энергичные ленты о достижениях страны Советов. Но рано или поздно их пути должны были разойтись просто потому, что творчество не терпит регулирующих рамок — оно живо только на свободе. И это неминуемо должно было привести к трагическим конфликтам.

Фильм Караджева глава за главой отслеживает извивы очень короткого по времени пути. Интересно следить за «кремлевскими просмотрами»: Шумяцкий скрупулезно, хоть и по памяти записывал высказывания Кобы о показанных фильмах и его постоянные напоминания о советском Голливуде. Сталин торопил. Подбирались площадки для строительства небывало огромной студии (остановились на Крыме), писались тома экономических расчетов. Сотни специалистов трудились над проектом конвейера, готового выпускать до 800 киногрез в год. Съемки, монтаж, озвучание, прокат — все должно было образовать непрерывный цикл индустриального типа. Что было весьма созвучно владевшей умами идее индустриализации всей страны.

И вдруг все оборвалось: уникальный по мощи всплеск национальной эйфории типа «твори, выдумывай, пробуй!», прекрасное ощущение «все могу!» — все это уже через пару месяцев сменится процессами, расстрелами, мечта обратится в национальную катастрофу: первыми поплатятся самые пылкие мечтатели. Впереди война, послевоенная разруха и голод, абсурдная борьба с космополитизмом, когда французскую булку переименовывали в городскую, а недавняя командировка за границу приравнивалась к вражьей вербовке. Так и проект советского Голливуда, шаг за шагом отслеженный фильмом Караджева, внезапно заглох. Почему — загадка до сих пор. В фильме Караджева об этом размышляют эксперты от легендарной Майи Туровской и создателя Киномузея Наума Клеймана до историков Валерия Фомина и Владимира Невежина, киноведов Евгения Марголита и Сергея Каптерева.

Но это только версии. Какие закулисные силы здесь работали, какие подковерные интриги вершились — уже никто не узнает. Мастера, вошедшие теперь в легенды, друг на друга исправно стучали. Энтузиаст и строитель советского кино Шумяцкий пытался гнобить Эйзенштейна — единственного нашего режиссера с мировой славой. Много сил для дискредитации проекта приложили асы сатирической прозы Ильф и Петров: съездив в США, они в книге «Одноэтажная Америка» охарактеризовали голливудский конвейер как «моральную эпидемию, не менее вредную и опасную, чем скарлатина или чума» — конечно, советским людям он глубоко чужд. С другой стороны, Сталин осудил эту попытку опорочить «полезную идею», назвал писателей склочниками. Есть сомнения в реалистичности самой затеи делать восемьсот идеологически выдержанных картин в год. Это близко к истине: уже через полтора десятилетия тот же Сталин потребует от кино снимать «меньше, да лучше» — придет пора малокартинья, когда в пустых павильонах «Мосфильма» заведутся летучие мыши, а в кинотеатрах будут годами крутить «Мичурина», «Пржевальского», «Жуковского», «Адмирала Ушакова».

Это был непримиримый конфликт между дерзкой мечтой и советской реальностью, вольным полетом фантазии художника — и системой, где торжествовала угрюмая подозрительность. Мечта рождала шедевры, оставшиеся в золотом фонде мирового кино. Но судьба грезы о «фабрике грез» — история о том, что и самые патриотические мечты в условиях диктата опасны: эта реальность рождена, чтоб Кафку сделать былью. Как и заметил великий острослов Вагрич Бахчанян.

Кстати

Дни, когда документальные фильмы на экранах — редкие дни. Сейчас такой праздник: в Москве и Екатеринбурге проходит фестиваль документального кино «Артдокфест». Время встреч с реальными героями. Время думать.