В прокат вышел фильм об ураганной любви «Во власти стихии»

Фильмы о катастрофах пользуются спросом: приятно видеть, как рушатся города, падают самолеты и тонут корабли, сидя в кресле и потягивая пепси. Автор нашумевшего «Эвереста» Бальтасар Кормакур в новом триллере «Дрейф» (у нас — «Во власти стихии») скрестил катастрофический жанр с романтическим — и неясно, что здесь главнее: история выживания или любви?

Фабула реальна и взята из книги Тами Олдэм Эшкрафт, лично пережившей катастрофу яхты и несколько недель продержавшейся в открытом океане, совсем потеряв надежду, но не сдаваясь.

Финальный титр сообщает, что все это время она провела в одиночестве, а ее любимый Ричард Шарп погиб во время урагана, но в самом фильме, очнувшись на полуразрушенной яхте, героиня замечает в волнах лодку и уцепившегося за нее человека. Проявив неженскую силу, вытаскивает Ричарда из пучины и потом все эти бесконечные недели борется за выживание обоих. Борется в одиночку, потому что у любимого сломаны нога и ребра, он беспомощен и может только ободрять ее улыбкой, взглядом, словом.

Наименее сообразительные из зрителей лишь к финалу поймут, что это не более чем одна из галлюцинаций, преследующих человека в водной пустыне. И один из приемов, позволивших авторам рассказать о всепобеждающей, спасительной, дающей силы любви. «Фильм-катастрофа», обычно прямолинейный и поучительный, приобретает метафорический смысл — к восторгу одних и к разочарованию других.

Тами и Ричард встретились на Таити и с первого взгляда поняли, что нашли друг друга навсегда. Вскоре знакомые богачи-американцы попросят молодую пару за хороший куш перегнать их яхту с Таити в Калифорнию. Так начнется это романтическое путешествие, переполненное любовью и счастьем. Но фильм начинается с последствий катастрофы, мы уже знаем развязку, и нам остается по бесчисленным флешбекам следить, как зарождается и крепнет любовь. Они вполне банальны, эти вспышки воспоминаний героини: какой-то кабачок, где все танцуют, какой-то рыночек, где куплен немудреный подарок, и разговоры, и взгляды, и счастливое молчание на закате.

Будет, впрочем, и короткий эпизод, который даст нам понять расклад характеров: мужественная, рисковая женщина — и нежный, ранимый, почти хрупкий, несмотря на мускулистость, мужчина. Так же распределятся и роли персонажей в обреченной яхте: он беспомощен и почти плачет от боли, она, стиснув зубы, делает то, что выше человеческих сил. Так фильм Кормакура без зазоров укладывается в новейшую концепцию феминистского кино и нового матриархата в обществе: будь он чуть более артхаусным, его надо бы показывать на обновленном Каннском фестивале к восторгу его феминистских жюри.

Обычно картины катастрофических жанров развивают свои сюжеты по раз навсегда заведенному плану. В экспозиции мы знакомимся с героями и их благополучной, размеренной, часто счастливой жизнью. Затем наступает кошмар: горит небоскреб, терпит бедствие самолет, переворачивается океанский лайнер — и мы паникуем вместе с героями, переживаем ряд душераздирающих моментов. И наконец, в действие вступают мужественные спасатели — героические пожарные или просто сильная личность, способная мобилизовать людей и вывести их к свету в конце туннеля.

Здесь все, конечно, предсказуемо, но дьявол таится в хорошо придуманных деталях, в поворотах сюжета, в характерах, которые себя проявят в минуту испытаний. Разрушив привычно линейную конструкцию жанра, Кормакур шел на серьезный риск. Пусть кастинг картины точен, актеры Шейли Вудли и Сэм Клафлин тактично передают сложную, на полутонах, гамму зарождающегося чувства — то, что называют «химией», а все тягостные полтора часа бесконечного дрейфа в плену стихий цепко держат на себе внимание зрителей, заставляя вместе с героями пережить ужас безнадеги.

Но мы с самого начала знаем развязку, и нам уже нечего с трепетом ждать. Флешбеки выглядят простой иллюстрацией, и только то, что потом обернется миром галлюцинаций, вызывает сначала вопросы, потом кажется не замеченной авторами нелепостью, и лишь к финалу высечет догадку о таком своеобразном, но не слишком убедительном художественном коде фильма.

Мощь любви, говорят нам, творит чудеса, и даже погибнув, любимый все равно дает героине силы выстоять и, в сущности, ее спасает. Тезис благороден, но для реалистического кино слишком умозрителен — уж тогда убедительнее кажутся примитивные метафоры знаменитого «Привидения», где призрак героя являлся его возлюбленной, чтобы спасти ее от коварства живых негодяев.