В Екатеринбурге завершился фестиваль современного танца «На грани»

24 спектакля, 15 премьер, 32 хореографа из Европы, США и России. Несколько площадок, полные залы, громкий резонанс в публике и в критике. С таким итогом в Екатеринбурге завершился VII Международный фестиваль современного танца «На грани».
Его программа отличилась обилием имен, жанров, стилей, тем. Свои работы представили «Балет Евгения Панфилова» и «Балет Москва», танц-компания «Диалог-данс» и Челябинский театр современного танца Ольги Пона, «Эксцентрик-балет» Сергея Смирнова, дуэт Zonk’a — всех не перечислишь! А еще был совместный проект «Франсданс» — премьеры российских танц-компаний, с которыми работали французские хореографы. Были спектакли для детей.

Какие тенденции намечаются в мире contemporary dance, что волнует хореографов и что ждет современный танец в России? Об этом наша беседа с арт-директором фестиваля Ларисой Барыкиной.

Можно ли сказать, что этот фестиваль появился на Урале поздно?

Лариса Барыкина: Первый фестиваль прошел в 2008 году, когда время героических первопроходцев жанра уже миновало. Зато народилось следующее поколение танцующих contemporary, появились новые хореографы, возникли иные тенденции — кто-то должен был все это отслеживать! Это искусство в России все еще очень молодо и только нащупывает свою идентичность. По-прежнему идут споры, что считать современным танцем, а что — современным балетом? Есть ли у него национальные особенности? По каким критериям его оценивать, на что опираться, если каноны классического балета сюда не вписываются? Вопросов много….

Большинство коллективов современной хореографии существуют в свободном формате. Почему нет поддержки от государства?

Лариса Барыкина: Наверное, искусство современного танца для властей не так репрезентативно, как, например, академический балет. Тем не менее, и в Екатеринбурге и в Свердловской области неплохо развита грантовая система. Правда, кому из хореографов повезет, неизвестно, а когда денег нет — жить можно только за счет работы «на стороне». При этом современный танец, за редким исключением, не может развиваться в рамках стационарного театра. Дайте танц-компании здание, финансирование, госзадание, что она с этим будет делать — играть на сцене в ежедневном режиме? Так что большинство танц-театров существует в проектном варианте, и лишь те, что зарекомендовали себя еще в годы становления жанра, получили какой-то статус.

Тем не менее, сегодня не танцует только ленивый!

Лариса Барыкина: Да, танцуют и в телевизоре (все эти танц-шоу и танц-конкурсы), и на улице (мощное развитие получили все разновидности стрит-данса), и в клубном формате. Много танц-школ для желающих, бизнес-леди с увлечением разучивают сальсу. И конечно, в театре. Пластическая стихия захватила и драму. В московском театре имени Пушкина, скажем, хореограф и режиссер Сергей Землянский, некогда танцовщик театра «Провинциальные танцы» Татьяны Багановой, ставит с драматическими актерами интересные пластические спектакли. То же самое делает Анжелика Холина в театре Вахтангова. Они популярны у московской публики, но, как правило, не попадают ни в одну из номинаций премии «Золотая маска» — они как бы вне формата. Но как тенденция — очень показательны. Следить за тем, как работают драматические актеры в экстремальной ситуации, когда они лишены их главного выразительного средства — слова — невероятно увлекательно. Гораздо интереснее, чем за вялыми творениями иных представителей современного танца. И как отборщику фестиваля, и как эксперту «Золотой маски», мне приходится смотреть очень много. Иной хореограф с трудом выжимает из себя раз в год хоть что-то — и тогда я думаю: а своим ли делом он занимается? Не хочу никого обидеть: бывают у художника и творческие кризисы, и периоды накопления, и взлеты, но… хореограф Евгений Панфилов, юбилею которого был посвящен наш нынешний фестиваль, в год выдавал по 6-7 спектаклей! Глубоких, неоднозначных, блистательных и абсолютно разных. Успевал ставить и танцевальные шоу, потому что до 2000 года его театр был частным и жил за счет самоокупаемости. Но затем предлагал своим поклонникам серьезные концептуальные работы.

Есть ли у современного танца границы?

Лариса Барыкина: Границы, флажки, каноны и «славные традиции» — это не про него. В отличие от других видов театра, он не интерпретирует конкретный классический текст, он лишен нарратива и построен на вольных ассоциациях, подтекстах, внутреннем эмоциональном сюжете. Современный танец предельно поляризован: он может быть представлен изощренно развитой хореографией, а может быть невероятно напряженным физическим театром, где собственно танца его в привычном представлении — нет. В этом широком спектре он и существует сегодня — в том числе и на фестивале «На грани».

Какие у него перспективы в России?

Лариса Барыкина: Уже когда мы затевали фестиваль, мне было понятно, что contemporary dance в России не станет тем, чем он является на Западе. Для него не построят зрительных залов, не возникнет развитой инфраструктуры и господдержки, и он не будет признан равным опере, балету, драме, кино. Но я предполагала — и это подтвердилось, — что contemporary dance стал самой крутой лабораторной площадкой для экспериментов, поиска новых выразительных средств, невербального художественного языка, богатым полем для визуализации смыслов и взаимодействия со всеми жанрами творчества. Сюда интересно заглянуть всем — театралам, киношникам, современным художникам, аниматорам, музыкантам. Именно такой танец, который всегда на грани с чем-то иным, сделан талантливо и хоть немного, но меняет зрителя, — я и пытаюсь представить на фестивале.