Преступная опера

Спектакль «Мэкки-Нож» стал одной из самых ожидаемых премьер Зальцбургского фестиваля. Он поставлен по важнейшей для немецкой культуры пьесе «Трехгрошовая опера» Бертольта Брехта и получил новую музыкальную версию музыки Курта Вайля. За рискованным предприятием специально для «Ъ» мужественно наблюдал АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ. Драматических спектаклей в Фельзенрайтшуле, бывшей Школе верховой езды, не было 20 лет. Но премьеру «Трехгрошовой оперы» ожидали с особым нетерпением не только из-за площадки. Режиссеры Джулиан Кроуч (он же сценограф) и Свен-Эрик Бехтольф решили по новой аранжировать партитуру Курта Вайля — так у спектакля появился подзаголовок «Зальцбургская «Трехгрошовая опера»». Это опасное во многих отношениях задание (критики активизировались сразу после объявления плана) поручили популярному английскому композитору Мартину Лаву. Переговоры с наследниками Вайля продолжались долго, в итоге они дали согласие на обработку и ее исполнение исключительно в Зальцбурге. Еще до премьеры композитор признавался, что даже ближайшие друзья предупреждали его о самоубийственности такой работы. Но англичанин рискнул. Возможно, зря.

Его версия «Трехгрошовой» для кого-то звучит более современно, близко к нынешним стандартам мюзикла и саундтрека, но в ней многое утеряно из той атмосферы магического реализма, которой полна музыка Вайля. Впрочем, сложности, стоявшие перед оркестровщиком,— ничто по сравнению со сложностями постановщиков. Огромное пространство Фельзенрайтшуле богато возможностями и поэтому требует исключительно точных решений, иначе оно рассыпается. Визуально спектакль выглядит эффектно: часть многочисленных арок, поневоле служащих декорациями всем постановкам в Фельзенрайтшуле, закрыли экранами ради театра теней. Костюмы Кевина Полларда разнообразны, хотя наибольшее впечатление в итоге производит хор заключенных в одинаковых робах.

Хор выглядит картинкой из удачного видеоклипа к зонгу, исполняемому дальним родственником Остапа Бендера Мэкки-Ножом (обаятельного преступника играет Михаэль Ротшопф). Но и визуальные, и актерские успехи (особенно хороша Полли — Соня Бейсвенгер) едва склеиваются в единое целое. Робкие попытки обнаружить новые связи между героями вроде совсем не солдатского кокетства Брауна (Сирк Радзай) перед Мэкки не выглядят последовательными. «Трехгрошовая» выглядит набором отдельных номеров, мини-словарем театральных приемов, не производя впечатления выделанного произведения.

Дело не в том, что спектаклю не хватает политической составляющей, хотя актуализация «Трехгрошовой» была возможна, сам Брехт не раз переписывал тексты зонгов, особенно после войны, он не видел ничего зазорного в том, чтобы осовременивать текст. Но режиссеры решили отказаться от всякой связи с сегодняшним днем — они ставят искусство и не хотят нравиться рецензентам любой ценой. Публике же кажется иначе. Единственный раз, когда сценическое действие прервалось аплодисментами, пришелся на последний монолог Мэкки. Тот задался вопросами, актуальными и сегодня: «Что такое «фомка» по сравнению с акцией? Что такое налет на банк по сравнению с основанием банка? Что такое убийство человека по сравнению с использованием его в своих интересах?»

Кажется, вот ответ на простую загадку, в чем актуальность Брехта сегодня: он говорит о разных масках преступности, и публике интересно знать, как они выглядят сегодня. Тем более что и финансисты, и силы правопорядка по-прежнему являются персонажами уголовной хроники. Но режиссеры предпочли эстетику, а не социальное. Могло быть и так, но для этого потребовались бы чуть более отточенные мизансцены, чуть более быстрые темпы (для Коуча же что пространство перед кафедральным собором, где идет поставленный им «Имярек» Гофмансталя, что просторы Фельзенрайтшуле — все кажется одинаковым). На просторах же этой сцены любое перемещение длится массу времени, паузы не выглядят художественными.

Тем не менее Брехт почти всегда шел при аншлагах. Зальцбургский фестиваль в целом тоже не жалуется на итоги: общая заполняемость залов на 188 представлениях составила 95%, 262 893 зрителя представляли 74 страны. Им предлагали билеты ценой до €430, но половина из них продавалась в диапазоне от €5 до €105. Из итоговой статистики, предложенной на прощание пресс-службой, одни выделят 1,55 тыс. костюмов, сшитых для оперных и театральных спектаклей, другие — 35 часов аплодисментов, именно столько времени потратили на них зрители во время фестиваля. Почти час из них пришелся на показы «Трехгрошовой оперы», недовольное «бу» досталось лишь композитору.