Олег Погудин представит новую программу «Трагический тенор эпохи»

Хорошему артисту всегда всего мало: и нынешнего успеха, и любимых песен. Ему постоянно хочется сделать еще что-то новое, интересное и не равнодушное, то, чем он прежде пока не занимался. Но именно это и отличает талантливого, творческого человека от ремесленника, которому сцена нужна в первую очередь для заработка и славы… В четверг, 19 сентября, Олег Погудин будет открывать свой концертный сезон программой «Трагический тенор эпохи». Сложно сказать, чего в ней теперь больше: замечательных романсов, театрального нерва и стилистики моно-спектакля или литературных, увлекательных рассказов-историй о знаменитых и любимых нами исполнителях ХХ века.

Накануне, вернувшись с очередных зарубежных гастролей, народный артист России ответил на вопросы обозревателя «РГ».

Отчего вы решили назвать программу, в которой так много прекрасных вальсов и романсов ХХ века, мрачновато? Или именно на долю теноров по неминуемому року судьбы всегда выпадало особенно много несчастий и неудач, о которых многие из нас даже не знали?

Олег Погудин: Названием программы «Трагический тенор эпохи» стали слова Анны Ахматовой об Александре Блоке. Он, как известно, певцом не был. Но музыку любил — ходил в оперу и на концерты, ездил слушать цыганский хор, собирал романсы и записывал их в отдельную тетрадку, хотя сам не пел. Однако Ахматова назвала «трагическим тенором эпохи» именно Александра Блока.

Фото: Предоставлено пресс-службой РНО / фото Ирины Шымчак
Михаил Плетнев открыл XI Большой фестиваль РНО
Не «голосом» — это слово уместилось бы в размер строки — а именно тенором. То есть голосом певческим, голосом, передающим музыку. А музыка всю жизнь была для Ахматовой и стимулом к творчеству, и убежищем, и утешением… Но в нашем спектакле три главных героя: Александр Вертинский, Петр Лещенко и Юрий Морфесси. Они были очень разные, эти бродяги и артисты. Их отношения между собой были весьма негладкими, да и жизнь тоже была негладкой. Но общим было одно — их дар.

Тот дар, который ведет, а иногда и тащит артиста по жизни, который не переложишь на другие плечи, не передашь. Тот дар, из-за которого, артист всегда в обычном мире в гостях, зато на сцене — дома. Тот дар, благодаря которому, каждый из них мог сказать: «Гул затих. Я вышел на подмостки…» Так что «Трагический тенор эпохи» это концерт-спектакль о судьбе и месте артиста в мире. А еще в этой программе мы говорим о людях, каждый из которых мог бы сказать:

«Век мой, зверь мой, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки».

То есть она о людях, которые жили в сложную и трагическую эпоху, которая только недавно стала историей.

По вокальному диапазону вы тоже — тенор. А можете ли считать себя счастливым человеком и есть ли у вас правила жизни, которым стараетесь следовать, чтобы слово «трагический» к вам самому никогда не относилось?

Олег Погудин: Искусство — это не набор советов и не психологический тренинг. Это репрезентация опыта личного переживания и осмысления жизни. Катарсическая функция у искусства несомненно есть, но соединять ее с дидактической и учить — бесполезное занятие. Восприятие любого явления в искусстве субъективно и индивидуально, а школа — явление массовое.

А насчет того, чтобы научить самого себя… Бродский писал, что каждое честно написанное стихотворение изменяет автора. Так что, да — творческая деятельность учит, как собственно и любой честный осмысленный труд.

Для этой программы вам пришлось много сидеть в библиотеках или вы заказали сценарий специалисту и стремились прежде всего реализовать себя не только как певец, но снова и как актер? Благо учились этой профессии в Ленинградском институте кинематографии, театра и музыки.

Олег Погудин: Первую программу, посвященную Александру Вертинскому, я сделал 30 лет назад. Так что я позволю себе нескромное заявление — я давно в теме. Если бы у моей программы были другие автор сценария и режиссер, они бы были указаны. Я не пою под фонограмму и не использую чужой труд без упоминания автора. А в сочинительстве музыки дебютировал 25 лет назад, исполнением собственного романса «Из петербургской гавани»…

Я не пою под фонограмму и не использую чужой труд без упоминания автора
Кстати, о педагогике. Скоро день Учителя. Помните ли вы своих первых еще школьных педагогов, и если бы вам предложили провести в этот день урок, то какую тему вы выбрали бы первой?

Олег Погудин: Первых учителей я, конечно, помню, и отношусь к ним с огромной благодарностью. А вот становиться педагогом на день мне не надо, я восемь лет преподавал в родном вузе, выпустил два курса.

На сцене вы всегда одеты очень торжественно и с большим уважением к зрителям. Фрак или смокинг, галстук или бабочка — так, как принято в академической музыке. А есть ли программа или ситуация, при которой вы решите, что уместнее выйти на сцену в джинсах и майке? И как влияет, по вашему мнению, одежда на самого артиста и на аудиторию, которая находится в зале?

Олег Погудин: Вы задали очень интересный вопрос. Еще в восемнадцатом веке, когда начал формироваться привычный нам театр, актеров учили, что их мимика и пластика должны идти «от пиесы», то есть от текста. И костюм тоже шился «от пиесы» — злодею один, герою-любовнику другой. Все мои концертные программы построены по театральным законам — там нет конферанса, там театральный свет. И мой костюм работает на образ моего лирического героя.

А романс — это тот жанр, в котором очень важен текст, так же как и в песнях Вертинского или Окуджавы. Я выхожу на сцену как поэт и далеко не всегда во фраке или смокинге, часто просто в обычном костюме и даже в рубашке без галстука, как в программах «Любовь останется» или «Песни Булата Окуджавы». Сам по себе костюм — сложная система, он взаимодействует с лирическим героем, с залом, с неким визуальным образом программы. И тут опять же важно соблюсти законы жанра. Точно так же как в опере в до-мажоре не умирают, на камерной сцене не поют романсов Чайковского в красной рубашке. И романс, и камерная вокальная лирика в целом выхода на сцену в джинсах и майке не предполагает. Но вне работы я естественно ношу и джинсы, и футболки.

Вы редкий артист, который избегает тусовок и даже тех сборных концертов, благодаря которым потом покажут на телевизору на всю страну… А есть ли программы от участия в которых вы никогда не откажетесь?

Олег Погудин: Дмитрий Дмитриевич Шостакович сказал когда-то, что он работает для искусства, а не для газеты «Правда». Я работаю не для телевизора, а для своих зрителей. Поэтому стараюсь не отказываться от концертов ко Дню Победы, ко дню города в Санкт- Петербурге.

А про телевидение — в первую очередь, мы участвуем по мере сил в культурном строительстве в нашем Отечестве, а потом уже в выступлениях на разных каналах. Да и вообще лучший промоушн — мнение зрителей. А лучший способ достижения успеха — профессионализм и самоотдача.

Телевидению и радио приходится слышать немало упреков от артистов за то, что поддерживают модные жанры и светские мероприятия больше, чем качественную музыку, в частности классику. Вы тоже так считаете?

Олег Погудин: Я часто читаю упреки в адрес СМИ, но не всегда они кажутся мне обоснованными. А как же люди жили до радио и телевидения? И сохранили нам огромное, галактических размеров классическое наследие. А ведь Гомера, как говорил Мандельштам, не печатали. Радио не было, а Вергилий выжил. И Торквато Тассо.

Классика есть, она доступна, книги всегда в свободной продаже, в электронном виде. И на электронный архив РГБ может подписаться любой, есть концерты, выставки, бесплатные (подчеркиваю — бесплатные) лекции. Есть передачи на канале «Культура», трансляции опер, передачи по радио, я сам, например, недавно послушал на «Радио Москвы» программу о романсах Дмитрия Шостаковича, о музыке в жизни Булгакова…

Так что каждый выбирает для себя, и телевидение и радио тут ни при чем.