Мариинский театр представил премьеру «Царской невесты» Николая Римского-Корсакова

Мариинский театр представил премьеру «Царской невесты» Николая Римского-Корсакова

Премьера спектакля прошла в Мариинском театре-2 на фестивале «Звезды белых ночей». Новая «Царская невеста» сменила прежний спектакль, который на старой сцене Мариинки шел с 2004 года в постановке Юрия Александрова и Зиновия Марголина и где действие оперы было перенесено из эпохи Ивана Грозного в парк культуры и отдыха советских 40-х годов. Авторы нового спектакля — ярославский режиссер Александр Кузин и художники Александр Орлов и Ирина Чередникова. Музыкальный руководитель — Валерий Гергиев.

Постановка «Царской невесты» в Мариинке-2 получилась зрелищной и гладко лишенной провокативных концептуальных решений. Никакого актуального продвижения во времени смыслов либретто, написанного Римским-Корсаковым по исторической драме Льва Мея, никаких острых аллюзий и типажей, которые резонировали бы с современной действительностью.

Постановщик сам декларировал цель представить русскую историю в оптике накаленных шекспировских страстей, ведущих к гибели героев. В «Царской» гибнут практически все: Марфа, ее жених Лыков, Любаша, опричник Грязной, отравитель-лекарь Бомелий. Знаков конкретного времени в новом спектакле нет — ни теремов, ни пейзажей, ни бытовых деталей. Действие разыгрывается в пустом пространстве, на белых ступенях во всю ширину сцены, как на пустой доске. Появляется стол, богато накрытый кубками и вазами, с пирующими опричниками (причем тазы с вениками и исподние рубахи обозначают место встречи — баню), скамейка, вокруг которой бегают подружки Марфа и Дуняша, рассуждающие о женихах, холодный зеркальный трон, как из Кощеева царства, несущий смерть царской невесте.

Век Ивана Грозного обозначен в спектакле условно: персонажи экипированы в псевдоисторические костюмы — не музейные, но причудливо стилизующие образы сказочной живописи. Белое платье Марфы с длинными рукавами, как у Царевны Лебедь, белый, под парчу, кафтан и расшитые сапоги Лыкова — как у Ивана-царевича. Бояре носят кафтаны и охабни, но гусляры и плясуньи выступают в фантасмагорических нарядах — в золотых шапках и кокошниках, в стиле египетских фараонов. Но особенно экзотичны опричники: в черных кафтанах, напоминающих черкески, и огромных чабанских папахах. Выстраиваясь в шеренги, хором надвигаются по ступеням.

Шоу костюмов заполняет спектакль, замещая, по сути, детали режиссерского решения, не перегрузившего артистов сложными задачами. Здесь поют на рампу, действие строится буквально по тексту: благословляют жениха с невестой — несут икону, ненавидят Бомелия — дружно набрасываются на его визитеров. Любаша, снисходящая до Бомелия, идет в его каморку павой с гордо поднятой головой. Грязной, подсыпая Марфе зелье, крупно работает мимикой, растворяет отраву в кубке. При этом зловещий образ Ивана Грозного в спектакле не педалируется: царя проносят мимо Марфы в зашторенном паланкине. Как окажется, главный виновник трагедии вовсе не он.

Несмотря на рутинную сценическую эстетику, мариинская «Царская» выглядит обновленной именно в ее музыкальном концепте. В партиях молодых героев в спектакле выходит новое поколение мариинских певцов: Анна Денисова — Марфа, звездный мариинский баритон Алексей Марков — Грязной, победительница конкурса Чайковского Юлия Маточкина — Любаша, Илья Селиванов — Лыков, Светлана Капичева — Дуняша. Причем таких молодых составов в «Царской» подготовлено несколько. На премьере певцы порадовали редким для отечественной сцены качеством дикции. Вокальный стиль «Царской» современники сравнивали с бельканто Глинки, но Гергиев протянул параллель от Римского-Корсакова к Верди, к его чувственному вокальному темпераменту, к страстности каждого слова, словно высекающего из звука огонь. Такое решение освежило сценическую энергию «Царской». Исступленная любовная страсть Грязного раскрутила колесо смертей, став роковой для всех героев. Эта энергия била у Маркова живым эмоциональным током, а красота его вокальной работы придала Грязному романтический шарм. Харизматичным оказался в спектакле и другой опричник — Малюта Скуратов в исполнении Михаила Петренко, спетый с вокальным шиком, взрывным темпераментом и опытом умного игрока. Лыков у Ильи Селиванова — хрестоматийный лирический герой, надрывно и прекрасно повествующий о любви к Марфе — светлый, простодушный, никогда не побеждающий в отличие от русских сказок в реальной действительности, обреченный на смерть, так же, как и Любаша в исполнении Юлии Маточкиной, слишком страстно любящая Грязного. Голос ее звучал с темной энергией , влекущей своей силой, словно в омут. Пульс спектаклю дал Гергиев, резко сдвинувший эпический и кантиленный строй музыки Римского-Корсакова к более напряженному движению, острой динамике и крупным оркестровым краскам — тревожным, отрывисто зловещим, оседающим тяжелой медью. Даже звон колоколов звучал здесь как набат беды. Через музыку новый спектакль и наполнился той энергией страсти, что во все времена пронизывает человеческую жизнь, независимо от исторических эпох, войн и общественных коллизий.

Иллюстрация к статье: Яндекс.Картинки

Читайте также

Оставить комментарий

Вы можете использовать HTML тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>