К 85-летию Александра Ширвиндта: Письма юного актера будущей жене

В пятницу, 19 июля, исполняется 85 лет народному артисту РСФСР Александру Ширвиндту. Худрук Московского академического театра сатиры, театральный режиссер, педагог, блогер с некоторых пор. А еще Ширвиндт смешно рассказывает анекдоты и байки, блестяще импровизирует, любит рыбалку и биатлон и… пишет книги. «Склероз, рассеянный по жизни», «В промежутках между», «Былое без дум», «Schirwindt, стертый с лица земли» и другие его произведения читаются на одном дыхании. Многое из того, что рассказано в них Ширвиндтом, запоминается на всю жизнь и рассказывается на семейных и дружеских посиделках. А в день юбилея хочется вспомнить книжку «Проходные дворы биографии», которая вышла в 2013 году в издательстве «КоЛибри». Дело в том, что Александр Анатольевич всю свою жизнь прожил с одной женой — Наталией Белоусовой. Это многих удивляло, потому что в него, красивого ироничного брюнета, была влюблена большая часть зрительниц страны. О коллегах и говорить не приходится. Ширвиндту приписывали романы. Например, с Людмилой Гурченко, с которой он часто снимался. Однако под маской ироничного человека, который шутит с непроницаемым лицом, а порой даже и циника, всю жизнь скрывается преданный лирик с тонкой душой. В подтверждение тому письма Александра Ширвиндта жене Тутику (так он ее тогда называл), написанные в юности. И вот в книге «Проходные дворы биографии» приведены письма Ширвиндта любимой женщине.

«Чтобы писать мемуары, нужна специфическая память. Я запоминаю общий абрис своего бытия. Кто-то, может, всего один раз сидел у Эфроса на репетиции, но подробно расскажет об этюдном методе и чем он сменился потом. Я же читаю это и думаю: «Как интересно!». Хотя сыграл у Эфроса с десяток главных ролей. Вообще присовокупление себя к каким-то хрестоматийно значимым фигурам или явлениям всегда выглядит противно. Даже если это не полное вранье. Например, я учился в одном классе с Сережей Хрущевым. На этом можно сделать биографию. Вот тебе, пожалуйста, смысл жизни. Если ничего больше не получилось. Этот — ученик Мейерхольда, тот — соратник Вахтангова. А проверить нельзя — все перемерли. Но главное — я ничего не помню. В отличие от моей жены. Каждое утро, просыпаясь, она говорит мне, допустим, «сегодня день рождения предпоследней жены такого-то нашего друга», или «50 лет назад родилась вторая дочь от третьего брака Козакова», или «ты не забыл, что сегодня день свадьбы наших соседей» (которые уже давно умерли)… Я смотрю на нее с ужасом и не устаю повторять одну и ту же фразу: «Тебя надо госпитализировать». Все провалы моей памяти будут вынужденно заполняться ее злопамятностью. Боюсь, что эта книжка будет состоять из воспоминаний супруги», — так пишет Ширвиндт в начале книги. А во второй ее части письма, в которых точно передаются и чувства, и люди, и эпоха.

Без даты

«Татк! Сижу на марксизме и думаю о моей Татке. Хоть я и «не имею на тебя никаких прав», а все-таки ты моя и принадлежишь мне. Пока. Надеюсь, что и сейчас тоже. В Сокол вчера не ездил, а репетировал вечером с Авербахом у Дмитрия Николаевича (Журавлева). Раздолбал в пух и прах, но дал много путных и ценных указаний. Пришел домой рано, в одиннадцать часов, и сидел дома — мама жалела меня и была ласкова. Бегал как дурак к каждому звонку, забывая, что это не можешь звонить ты. Бегал и разочаровывался, когда брал трубку… От тебя еще нет письма. Сегодня идем на субботник на станцию «Арбатская» ворочать камни. К нам в училище приходила тетка из «Мосфильма» и набирала ребят сниматься в картине «Иван Грозный» в Одессе. Ехать надо на два месяца — июль-август. Обязательно отращивать собственную бороду — играть опричников. Оклад — 2000 рублей в месяц, не считая суточных. Не знаю, соглашаться или нет. Напиши. Снился ужасный сон. Проснулся в холодном поту и не мог заснуть до утра. Закрывал глаза и, открывая, надеялся увидеть тебя рядом с собой. Увы! Ничего не вышло. Веду себя прекрасно. На женщин смотреть не могу — противны… Мне органически не хватает тебя. Мне недостает сейчас в жизни чего-то главного, ради чего я хочу быстрее уйти из училища, ради чего я репетирую продуктивнее. Да, я знаю, главное — работа, главное — искусство. Но это главное — в конце концов обязанность, пусть приятная и нужная. Но основное — это ты. Живу я тобой. Я такой, какой я есть, только с тобой и существую. Звонок! Целую, целую в щечку и глажу голову. Твой А.Ш»

«Дзинтари, июль, Тутик! Писать действительно очень неудобно! Грустно, грустно, ехать уже не хочется. Проехали Волоколамск. Как только сели в поезд, папа взял чай (дома мама не дает чай по причине сердца). Отхлебнул и тут же весь стакан вылил на себя. Вот принесли ключ от чемодана и деньги, которые папа оставил в уборной. Что будет? Что будет? Соседи очень симпатичные. Папа угощал их курицей и печеньем. Печенье ели, курицу — нет. Лежу на верхней полке, но думаю, что свалюсь. Природы не наблюдаю, потому что наблюдаю за папой… Тутик! Огромная масса впечатлений. Прибыли в Ригу в 17 часов 20 минут. Взвалил на себя чемодан и поперлись в город. У вокзала — площадь. По ней ходят троллейбусы, как у нас, и трамваи, больше похожие на гусениц — маленькие и старенькие. У вокзала такси и извозчики. Извозчики ужасно смешные. Влезли в электричку, которая идет по побережью. Электричка ходит очень быстро. Дорога как наша Казанская: один поселок переходит в другой — Булдури, Дзинтари… В два часа папа долго пытался достать двуспальную комнату, но не дали и велели прийти в регистратуру в 7 часов. Сдали вещи в камеру хранения и поехали опять в Ригу. Ну, Тутик, если Ленинград хотя бы такой же, как Рига, то ты преступница, что так скудно писала о нем. Рига — это город такой, каким я себе представляю европейский город. Интересно и странно еще и то, что город иностранный. Вывески иностранные, говорят на чужом языке. Ну вот! Приехали в Ригу и пошли по городу. Зашли в главный универмаг — прелесть! Витрины, представляешь, все из стекла. Они расположены по всему магазину. Вещи есть красивые. Всюду спрашиваю купальник и пасьянсные карты. Смеются, но показывают. Купальники — дерюга, карты — большие. Но не падай духом. Я напал на след настоящего купальника. Купил себе спортивные брюки с красным поясом. Хожу и блаженствую. Публика в городе — латыши или эстонцы, не пойму, в большинстве своем плохо относятся к русским. Но есть индивидуалы. Один белобрысый, очень симпатичный, долго объяснял нам с папой, как пройти в хорошее кафе, а потом не ограничился объяснением и пошел провожать. А в основном местные смотрят злыми глазами и на вопросы не отвечают — делают вид, что не понимают, или посылают в противоположную сторону. Да, очень интересно. Едет грузовик с гробом, за ним идут, видно, родственники, дальше военный оркестр играет похоронные марши. Эта церемония движется по центральной улице Риги. Движение перекрывают. И горожане снимают шляпы. ВИДЕЛ МОРЕ! Первый раз в жизни! Тутик! Ты холодный, неэмоциональный человек. Море — это… Вот! Купался! Чтобы мне было по пояс, надо идти метров 70-100. Папа блаженствует. Песок — прелесть. Приехав из Риги, получили комнату: на трех человек, с одним пианистом знакомым, на втором этаже, с видом на лес и обратно. Дзинтари — это сосновый бор на песке. Высокие сосны, песок и море. Мне очень нравится. Пока не видел публики, но, говорят, что молодежи мало. Режутся в пинг-понг толстячки. Раздолбал в бильярд дядю килограммов эдак под 200 и принял душ. Ты представляешь, другого берега не видно, вдали дымки пароходов и на полметра от берега папа в голубеньких трусиках плавает. Кругом дома отдыха, кафе, рестораны, мороженое. Культурно, аппетитно, дорого. Папа забыл соломенную шляпу в электричке, и ему ее выбросили в окно после того, как поезд тронулся. Ходил по Риге, лежал на пляже — хорошо, но не хватает чего-то. Подумал и решил, что не хватает вредного, злого, упрямого Тутика!…»

4 июля 1953

«Тутик! Золотой мой, милый, дорогой! Получил твое первое письмо. Как я обрадовался, как я люблю тебя! Милый мой, твое письмо очень меня взволновало. Я открыл у тебя новое, мне еще незнакомое качество. Качество, которое ты всегда носишь в себе, внутри — ласку. Ты ведь очень ласковая, когда хочешь, и в письме это проявилось в полную силу. Боже мой! Разве ты называла меня когда-нибудь милым, любимым. Когда мы бывали вместе — нет. Ты стесняешься говорить мне это, и я не виню тебя, а люблю еще больше. Сегодня восьмое. Шесть дней мы не виделись. Осталось 24. Или даже меньше. Терпи и люби меня».

«Тутик, родной мой! За обедом получил два письма и открытку. Сиди дома и не ходи никуда. Не дай бог тебе пойти еще раз в парк. Я клянусь своей жизнью, что ты не пойдешь никуда вечером одна или с девчонкой (ну а с мальчишкой ты, надеюсь, сама не пойдешь). Приехала мама, и началось пичканье кефиром, творожком, сметанкой и так далее. После обеда смотрел, как играют в пинг-понг. Довольно интересно, когда хорошо играют, но я этой игры потянуть никак не могу. После ужина родичи пошли в филармонию на эстрадный концерт, а я остался смотреть «Королевских пиратов». Перед картиной зашел в комнату и услышал, что передают Райкина. Посидел, послушал, вспомнил, как мы с тобой были на Райкине. Повздыхал и пошел в кино. Да, ты знаешь, что Райкин теперь навсегда в Москве (или в Моссовете, или в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, а эти театры, вернее один из них, будет в новом помещении напротив Театра Пушкина)? Знаешь? Там недостроенное здание. Посмотрел кино — страшная духота и жара, пленка рвалась в самых интересных местах (поцелуи, убийства). Ну, идут родичи, целую. Твой, твой А.Ш».

13 июля 1953

«Тут! Нет от тебя письма сегодня! Волнуюсь! Сегодня прекрасная погода, целый день сидел на пляже. Мама на пляже сидела от меня довольно далеко, и вдруг слышу: «Шурик, Шурик, иди сюда!» Бегу, чтобы не привлекать внимания взморья. Прибегаю — мама дает мне молочка с пирожком. Я убегаю, так она кричит на весь пляж: «Шуронька, деточка, выпей молочка». Народ ржет, Шуронька убегает. Так и живем. Сегодня на пляже была изумительная пара, муж и жена, — вот как я хотел бы жить с тобой. Она его называет «муженька» — мне очень понравилось. Весь дом отдыха уже знает, что Саша (это я) с 12:00 до 12:30 пишет каждый день письма невесте (тебе). Это мама сказала, что у меня в Москве невеста, и все здешние кумушки удивляются моей верности и любви (честное слово!). В меня влюблены довольно много девок (имена знаю не у всех), и поэтому мое равнодушие всех поражает. Ты верь мне, потому что это так (клянусь тебе). Целую! Жду писем! Твой А.Ш. Еще целую…».