«Хоровод» по Артуру Шницлеру в Зальцбурге

Большой и явно дорогой ресторан неторопливо заполняется гостями. Каждого тщательно обыскивают при входе, но бравому офицеру все же удается пронести «глок». Общий разговор за большим столом переходит в череду эпизодов — пары рассуждают о семейной жизни и ненависти к детям, подводят итоги первого дня совместной семейной жизни, действие происходит то в театральном закулисье (и сопровождается скрытым харассментом), то в квартире сексуально озабоченного компьютерщика, которому симпатичная курьерша приносит заказ.

Спектакль «Хоровод» в режиссуре Яны Росс и в постановке драматического театра Цюриха — Зальцбургский фестиваль нашел отличного партнера для очередной совместной работы — сделан «по Шницлеру». Но всякий, кто читал оригинал, испытает недоумение: от текста Артура Шницлера (1862–1931) не осталось ни строчки. Диалоги не то что переписаны от начала до конца, они просто созданы заново, и это не первый опыт современной переработки классика. Судебный процесс по поводу изнасилования, где жертва не может в сотый раз повторить, что с ней произошло, потому что все ее только об этом спрашивают-допрашивают, отсылки к #MeToo и актуальной геополитической ситуации и даже ненависть к детям — все это, на взгляд десяти драматургов нового поколения, может быть так или иначе соотнесено с «Хороводом», но в целом новый текст не кажется единым, он распадается на фрагменты, практически никак не связанные друг с другом.

Решение осовременить Шницлера может показаться кощунственным. «Хоровод» — печально знаменитая пьеса европейского театра, грустный и одновременно блестящий пример того, какой уничтожающе убогой может быть цензура. Пьеса, первая редакция которой была создана еще в 1897–1898 годах, была опубликована лишь в 1903-м и тогда же впервые сыграна без авторского разрешения в Будапеште, а затем уже поставлена с благословения Шницлера в 1920-м — в Берлине и Вене. Тут-то и начались судебные процессы, едва ли не самые громкие в истории театра новейшего времени. Под давлением консерваторов власти начали разбираться, чьи именно чувства и в какой степени оскорбил текст десяти диалогов, связанных с сексуальной жизнью всех слоев общества, от пролетариата и рядовых солдат до богемы и аристократии. У Шницлера, правда, все происходит на уровне разговоров, на сцене никаких неприличных действий, если не считать таковыми поцелуи, не происходит. Но мысль-то и есть преступление против «традиционных ценностей»; разговоров оказалось достаточно, чтобы на театральные баррикады поднялись реакционные круги, от религиозных до политических.

Протоколы судебных заседаний сегодня опубликованы, читать их без улыбки трудно. Если хочется знать, в чем и как проявляется первобытное сознание, не затронутое культурой и саморефлексией, лучшего материала не найти. Легко вообразить, как был при этом взбешен сам Шницлер, профессиональный врач, увлекавшийся психоанализом, знакомый с Фрейдом, ставший по-настоящему успешным литератором, знаменитым далеко за пределами Австрии. В итоге он запретил все будущие постановки «Хоровода» — табу его сын снял только в 1981 году, и то под давлением обстоятельств, накануне истечения полувекового срока на авторские права наследников. Впрочем, запрет не касался ни публикаций самого текста, ни экранизаций, ни выпуска граммофонных пластинок, тут поклонники Шницлера делали что хотели.

Сорок лет спустя после первой постановки послевоенного времени и вышел спектакль в Зальцбурге. Авторами текстов стали десять драматургов и литераторов из Великобритании, Германии, Швеции, Швейцарии и других европейских стран. Среди знаменитостей, таких как Лукас Берфус, Лайф Рандт и Ката Вебер (фильмы по ее сценариям регулярно показывают в Канне, Венеции и на «Сандэнсе»), есть и Михаил Дурненков. Написанный им диалог в буквальном смысле слова оказывается в центре спектакля, к тому же он и единственный, целиком разворачивающийся на видеоэкране, да еще и по-русски (в съемках участвовали бывшие и настоящие актеры Русского драматического театра Литвы). Сюжет строится вокруг звонка по скайпу сына-журналиста родителям в Томск. Он просит их рассказать о Пражской весне 1968 года, но разговор немедленно сворачивает в сегодня. Жена с ребенком уехали за границу и, видимо, навсегда, бабушка горюет, но поправляет сына — не «война», а «специальная военная операция», и вообще — чего ты только не нахватался в этом своем интернете!

В общем, довольно обычный для нашего времени разговор, с трудом, правда, представимый на нынешней российской театральной сцене, и не только потому, что Дурненков там персона нон грата (он живет теперь в Финляндии). Но театр хочет быть актуальным, и в этом смысле «Хоровод» ожидаемый спектакль, хотя нельзя сказать, что он получился во всем и что затронутые в нем темы способны возбудить Европу. Помимо прочего, он затянут, диалоги замедленны, тексты порой слишком пространны — неприятный контраст с гармоничной, словно на одном дыхании сделанной цепочкой диалогов оригинальной пьесы. Актеры — среди них такие первоклассные исполнители, как Лена Шварц, Маттиас Нойкирх и Сибилла Каноника,— борются с буриме текстов как могут, но было бы, может, лучше, если не вовсе изменить название, то опустить имя Шницлера как автора и просто сделать ему посвящение.

Калейдоскоп нынешних проблем, от права на аборт до политических скандалов, предстает перебором сюжетов, переход от одного к другому выглядит порой как пауза между короткометражками — темнота на пару секунд и потом новое кино. Возможно, для Яны Росс в этом есть своя логика, но она не всегда воспринимается из зала.

Росс родилась в Москве, росла в Латвии, училась в Америке. Сегодня она ставит во многих странах, от Венгрии до Исландии, от Швеции до Южной Кореи, много работает в Вильнюсе, ее спектакли показывают на разных фестивалях, включая Венецианскую биеннале, последние три года она была режиссером цюрихского театра, этой осенью начинается ее долговременный контракт с «Берлинер ансамбль». В России, где она работала до 2012 года, о ней недавно вспомнили благодаря ее интервью по поводу Теодора Курентзиса — Росс довольно критично оценила его как политическую фигуру. С одной стороны, жаль, что размышлений на тему «художник и власть» нет в ее спектакле, с другой — хорошо, что обошлись общечеловеческим.