А все-таки она вертится

Вячеслав Шалевич играл Галилео Галилея, когда ему стало плохо. Врачи определили: судорожный симптом. Его увезли из театра в больницу. В реанимации он впал в кому. «Жизнь Галилея» — один из сюжетов вахтанговского спектакля «Пристань» — оборвалась внезапно. Смерть всегда — внезапна, к ней никто не бывает готов.
Актеру Вячеславу Шалевичу было 82 года. Его герой, Галилей, прожил меньше на пять лет. Ученому, следившему за ходом светил, было предписано инквизицией: молчать о том, что ему очевидно, — вселенная гелиоцентрична, и Земля все-таки вертится. Галилей умел хитрить с догматами и сохранять себя свободным внутренне. Кто знает, надо ли искать какой-то знак и смыслы в совпадении, но все случайности не случайны. Галилей стал последней ролью большого актера, одной из легенд Театра имени Вахтангова.

У Шалевича было много ролей. Он был одним из главных персонажей в фирменной вахтанговской «Принцессе Турандот». В кино он был Швабриным из «Капитанской дочки», был мужем героини «Трех тополей на Плющихе», был Алленом Даллесом в «Семнадцати мгновениях весны». Был паном поэтом в популярнейшем когда-то телевизионном кабачке «13 стульев».

Вся биография его закручена турбулентной воронкой. Внешне ровная, а изнутри — сплошь вихри. Сын белого офицера, ставшего генералом НКВД, он вырос без отца, считал его погибшим, и встретился с ним вдруг в 72-м году. Он кончил Щукинское училище в 1958 году и с тех пор всю жизнь играл на вахтанговской сцене. Даже когда возглавлял Театр им. Рубена Симонова (больше десяти лет, до 2011-го). Он был любим, он был четырежды женат, жена Татьяна оказалась моложе на 35 лет. В нем было море обаяния. И у него был голос — проникновенный. С хрипотцой.

Наверное, ему не очень повезло — не оказалось такой вот самой единственной, самой значительной его роли. И все же он остался — неповторимым и большим актером. Кометой на небесном своде. Что бы то ни было, но он-то знал всегда, как Галилей, свою тайную светлую истину — она читалась зрителями. А все-таки она вертится. А все-таки…

Дальнейшее — молчание.

Лишь несколько цитат из интервью Вячеслава Шалевича разным изданиям в разные годы.

Об отрицательных героях, которых приходилось играть чаще всего

«Возможно, повлиял мой кинодебют — Швабрин в «Капитанской дочке», которого я сыграл еще сту¬дентом четвертого курса училища имени Щукина. А вообще дело, конечно, не в «отрицательности» пер¬сонажей — значительно хуже было бы, если бы я в них повторялся. Меня всегда привлекает своеобразие, жизненная достоверность образов. Ведь в том, как я их создаю, мое отношение к ним. В «Шестом июля» пытался играть как можно правдивее — этого требовал документальный стиль режиссуры. В «Трех тополях на Плющихе» в нескольких коротких эпизодах надо показать изменение человека — от искреннего парня, первого парня на селе до человека корыстолюбивого, ограниченного… Разоблачить своего героя, такого «степенного», привлекательного внешне, а в действительности коварного и морально нечистоплотного, было задание в телефильме «Моя улица» по известной пьесе И. Штока «Ленинградский проспект». Этого же я добивался в роли бывшего шефа ЦРУ Аллена Даллеса в телефильме «Семнадцать мгновений весны» режиссера Т. Лиозновой.

Бывает трудно одновременно сниматься и играть на сцене, но это ничто сравнительно с радостью, которую дают интересные роли. Ведь они выпадают так редко».

О школе жизни в эвакуации военных лет в саратовском интернате

«Ведь это воспитание детское (когда подростки сами с собой остаются), на мой взгляд, самое строгое. Дали мне там гороховый суп, а я ребенком был избалованным и сказал вслух: «Не люблю такой суп”. Рядом парень сидел, кивнул: «Отдашь мне”. Но я все-таки голоден был, съел сам. А после — два месяца всю еду ему отдавал, не ел ничего, не отдал бы — не поздоровилось… Позже он меня простил за то, что не выдал”.

О голосе и Брежневе

«На голос Брежнева, говорите, похож? Что ж, играл я Леонида Ильича в Театре Вахтангова. Огромная роль. Он, знаете ли, большим литератором был: «Малая земля”, «Возрождение” — по ним-то и был поставлен спектакль. Как-то один артист решил подколоть: «Ты Брежнева играешь? Я не видел”. Я — ему: «Самое смешное, что и он не успел”.

О комедийных ролях, с которыми актеру не везло

«В спектакле Брызги Шампанского” по «Голубой книге” Зощенко в одной из новелл главный герой (я, то есть) переодевается в женщину. Чистый розыгрыш. Один доказывает, что женщина, лишенная материальных основ, всегда неверна. Другой говорит обратное… Но это мое единственное переодевание в дамочку, других прецедентов не было. Мне нравятся комедийные роли, но не всегда они получаются. А в кино на комика почти не утверждали: «Не надо, Вячеслав, ты ж не косой и не лопоухий!”

О смысле молчания

«Раньше артист мог молчать на сцене, и зрители следили за ним, этой паузой, открыв рты. Где такие артисты сегодня?”

О том, зачем важна преемственность в искусстве

«Роль худрука — самая трудная. Согласился я на это, честно говоря, только из-за того, что театр носит имя Рубена Симонова, моего крестного отца «на театре”. Сейчас в Москве нет театров Таирова, Гончарова, Охлопкова, а имя Рубена Симонова все-таки звучит в афишах… Я вообще сторонник того, чтобы люди состоявшиеся ценили своих учителей, и хорошо б, если почаще о них говорили. Я помню, что Рубен Николаевич при слове «Вахтангов” всегда — где бы он ни находился — вставал по стойке «смирно”. Искусство кончится, если кончится эта преемственность, она должна быть в душе и в характере, в достоинстве».

О формуле любви

«Никакой формулы любви у меня нет. Если она возникает, хочется, чтобы она никогда не кончалась и не затухала. Иногда я сижу, смотрю на жену Таню, и она говорит: «Чего смотришь?», а я говорю: «Нравишься и все!».

О том, каково стать отцом в 70 лет

«Это невероятное ощущение счастья. У нас Анечка родилась летом. Когда я пришел в театр и на открытии сезона коллеги узнали, что у меня родилась дочка, все были в шоковом состоянии. Смотрели на меня с невероятным испугом».

О поклонницах

«Однажды в каком-то городе ко мне подбежала одна очаровательная женщина: «Ой, здравствуйте! Вы мой самый любимый артист! Я думала, вы умерли!» Нормально, естественно. Это же наша непосредственность. Это замечательно».