Толстой на Нобеля не тянет

На пути к самой престижной в мире премии наших литераторов подстерегает множество проблем

Октябрь для русских литераторов — пора беспокойная. С самого начала XX века стихотворцы и романисты замирают: так повелось, что именно в октябре постоянный секретарь Шведской академии называет имя избранного. На кого укажут академики в Стокгольме, тот лауреат. Кто остался за бортом, тот посыпай голову пеплом.
Премия Нобеля — лотерея особенная. Присуждают вполне земные академики, но значение ей придается небесное. Ни для кого не секрет, что престижна премия во всем мире — но так сложилось, что у нас, пожалуй, как нигде, слова «нобелевский лауреат» произносят с особенным придыханием и вожделением. В чем тут секрет?

О том, что решения шведских академиков (не только в области литературы) часто политизированы донельзя, писано-переписано. О закулисных плясках вокруг премии — наслышаны. Однако, кто ни пытался создать что-нибудь равновеликое Нобелевской премии, ничего не выходит. Нобель гипнотизирует. Отчего — вот загадка. Дело в нешуточных суммах (лауреаты получают больше миллиона евро)? Дело в том, что титул нобелевского лауреата — это и статус, и возможности иные: теперь что ни слово он изречет миру, то будто бы золото? Привлекательна уже сама причастность к нобелевскому мифу, азарт большой игры — или лауреату важней сам факт: утер нос соседу, сопернику? А может, перевешивает все экстаз болельщиков и свит, которые вокруг лауреатов всегда растут как на дрожжах? Нет ответа, все вперемешку, всего понемногу.

Нельзя сказать, что в Стокгольмской академии особо благосклонны к русским литераторам. За весь XX век шведские академики наскребли только пять достойных имен. Почему только пять, почему этих, а не других, не менее достойных? Тайны выбора лауреатов осторожно приоткрываются, такое условие, лишь по прошествии 50 лет. Стоило, скажем, бывшему секретарю норвежского Нобелевского института Гейру Лундестаду выглянуть из закулисья с мемуарами (его книга «Секретарь мира» вышла только что в сентябре), как академики пригвоздили: как можно, он же «описал людей и процедуры», связанные с избранием счастливчиков. Случайно ли?

В этом году из 259 заявок на Нобелевскую премию по литературе академики сразу оставили 198, в конце мая список ужали до пяти имен (все засекречены!) — из них в октябре и выберут обладателя премии. Говорят лишь: среди соискателей есть авторы, пишущие на русском, немецком и украинском.

Что повлияет на выбор в этот раз: конфигурации небесных светил, расклады букмекеров, эстетические чувства академиков? Можно ломать над этим головы — но повлияет то же, что и всегда.

Почему не дали премии Толстому, Горькому и Набокову?

Принято считать, что Лев Толстой сам отказался от премии. В 1901 году первую Нобелевскую премию по литературе присудили французскому поэту Сюлли-Прюдому — хотя, казалось бы, как можно обойти автора «Анны Карениной», «Войны и мира»? Понимая неловкость, шведские академики стыдливо обратились к Толстому, назвав его «глубокочтимым патриархом современной литературы» и «одним из тех могучих проникновенных поэтов, о котором в данном случае следовало бы вспомнить прежде всего». Однако, написали они, великий писатель ведь и сам «никогда не стремился к такого рода награде». Толстой поблагодарил: избавили от необходимости мучиться с такими деньжищами.

9 шведских писателей во главе с Августом Стриндбергом и Сельмой Лагерлеф написали письмо протеста нобелевским академикам. За кадром осталось мнение эксперта Нобелевского комитета, профессора Альфреда Йенсена: философия позднего Толстого противоречит завещанию Альфреда Нобеля, мечтавшего об «идеалистической направленности» произведений. А «Война и мир» и вовсе «лишена понимания истории». С этим соглашался секретарь Шведской академии Карл Вирсен: «Этот писатель осудил все формы цивилизации и настаивал взамен их принять примитивный образ жизни, оторванный от всех установлений высокой культуры». Слышал об этом Лев Николаевич или нет, но в 1906 году, упредив очередное выдвижение, он попросил академиков сделать все, чтобы ему не пришлось отказываться от престижной награды. Те радостно согласились — и в списке нобелевских лауреатов Толстой так и не появился.

Заметим: будет позже — вынужденный отказ от премии Бориса Пастернака, отказ Жана-Поля Сартра. Однако их увенчали, имена в нобелевской истории остались. А Толстого академики, что ни говори, вписать не пожелали.

Антона Чехова нобелевские академики не заметили. В число номинантов до Второй мировой войны из русских попадали чаще всего Дмитрий Мережковский, Максим Горький и Иван Бунин. Опыт Бунина, увенчанного в 1933 году, подтвердил: пути за премией бывают непросты и жутко склочны. Конечно, нет и тени сомнения в том, что награда заслужанна. Но сколько суеты было вокруг!

До сороковых годов у русской эмиграции была забота — сделать все, чтоб премия не перепала Горькому и не развалился миф о том, что никакой культуры на территории России без эмигрантов не осталось. Кандидатами выдвигались и Бальмонт, и Шмелев, но особенно нервно — Мережковский. Возня сопровождалась интригами, Алданов призывал Бунина согласиться на «групповое» выдвижение, втроем, Мережковский уговаривал Бунина пойти на полюбовный сговор — кто выиграет, тот делит премию пополам. Бунин не согласился, и правильно сделал — борец с «грядущим хамом» Мережковский скоро замарается братанием с Гитлером и Муссолини.

А Бунин, к слову уж, часть премии без всяких договоров отдал нуждающимся русским литераторам (все равно передрались), часть затерялась в войну, зато на премию купил Бунин радиоприемник, по которому слушал сводки боев на восточном фронте — тревожился.

Однако факт: и тут шведские газеты недоумевали. Горький имеет гораздо больше заслуг перед русской и мировой литературой, Бунина знают лишь собратья по перу и редкие ценители. И Марина Цветаева возмущалась, между прочим, искренне: «Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи. Но — так как это политика, так как король Швеции не может нацепить ордена коммунисту Горькому…»

За кадром оставались злобные мнения экспертов. Прислушавшись к ним, еще в 1918 году академики сочли, что Горький, выдвинутый Роменом Ролланом, — анархист и «без сомнения, никоим образом не вписывается в рамки Нобелевской премии». Горькому предпочли датчанина Х. Понтоппидана (не помните, кто это — и не важно). В 30-х академики помялись и придумали — «сотрудничает с большевиками», награду «превратно истолкуют».

Стоит ли спрашивать про европейскую ценность: а как же — культура выше политики? Дело давнее. А вот поновее — и с новым поворотом. В 1963 году среди номинантов значился Владимир Набоков. Казалось бы, эмигрант, в оппозиции к Советской России. Ан нет. Против выступил академик Андерс Эстерлинг: «Автор аморального и успешного романа «Лолита» ни при каких обстоятельствах не может рассматриваться в качестве кандидата на премию!» И можно бы его понять — но в 1964-м, вслед за «аморальным» автором «Дара» и «Приглашения на казнь», Нобелевскую премию дали Жану-Полю Сартру, гуру экзистенциализма, низвергавшему «буржуазную мораль» сообща с женой, Симоной де Бовуар, налево и направо, кругами и треугольниками, — бесспорно, Сартру было о чем пооткровенничать с нобелевскими моралистами. Но тут выходит полная путаница. Сартр и сам сбил всех с толку, отказавшись от премии и указав на предвзятость академиков: «В нынешних условиях, — настаивал Сартр, — Нобелевская премия объективно выглядит как награда либо писателям Запада, либо строптивцам с Востока».

А что касается Набокова, то в 1972 году Александр Солженицын, уже став лауреатом, выдвинул его на Нобеля вновь — и вновь отказали. Может, опять опасались за моральную крепость известных своими устоями шведских семей.

Кто еще остался без премии?

Иван Бунин получил Нобелевскую премию в 1933 году — «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». В 1946-м он, кстати, сказал Константину Симонову: «Вы должны знать, что 22 июня 1941 года я, написавший… в том числе «Окаянные дни», по отношению к тем, кто ныне ею правит, навсегда вложил шпагу в ножны». Тогда же он всерьез подумывал о возвращении в Россию — и эмиграция была встревожена не на шутку: как же так? Вернется он — а что же делать его окружению? Бунин не вернулся, тем и успокоилось.

Вторым после Бунина стал Борис Пастернак: в 1958 году его удостоили Нобелевской премии «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Скандал и травля поэта, связанные с изданием на Западе романа «Доктор Живаго», общеизвестны. Хемингуэй готов был уступить Пастернаку свой кубинский дом — но тот никуда не собирался и приводил прогрессивную общественность в изумление, всерьез уверяя, что жизни вне России не мыслит. Литсобратьев, травивших его, Пастернак убеждал: «Я еще и сейчас, после всего поднятого шума и статей, продолжаю думать, что можно быть советским человеком и писать книги, подобные «Доктору Живаго». Травля спустя несколько лет сменилась суетой коллег: кто ближе к Пастернаку. Потом появятся другие лауреаты и у них другие свиты…

В 1965 году Нобелевскую премию вручили Михаилу Шолохову — «за художественную силу и честность, с которой он в своей донской эпопее отобразил историческую эпоху в жизни русского народа». Это единственный лауреат, абсолютно устроивший советское и партийное руководство. И хотя «Тихий Дон» — великая книга, вслед ему с новой силой понеслись споры об авторстве, всякая всячина вплоть до баек о том, что Шолохов не поклонился, как положено, шведскому королю Густаву Адольфу VI. Ну не поклонился — книга-то от этого не стала менее великой.

В 1970 году премию присудили Александру Солженицыну — «за нравственную силу, с которой он продолжил традицию русской литературы». Не это стало «поводом для травли Солженицына в СССР» — травить его
начали до того, исключили из Союза писателей. А после Нобеля Солженицына лишили советского гражданства и депортировали из страны. Но писатель и предполагал заранее: «Дотянуть до нобелевской трибуны — и грянуть! За все то доля изгнанника — не слишком дорогая цена».

Пятый нобелевский лауреат — Иосиф Бродский — получил премию в 1987 году «за всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии». К тому времени поэт давно уже жил в эмиграции. Корреспондент спросил его в Стокгольме: считает он себя русским или американцем? Бродский ответил: «Я еврей, русский поэт и английский эссеист (в другой версии — «американский гражданин». — Ред.»).

Уже почти 30 лет, как русским литераторам премию не дают. Разумеется, среди нобелевских лауреатов немало весомых имен. И все же те, кто остался без премии, — в компании не менее достойной. Вот лишь некоторые из тех, кто не стал нобелевским лауреатом: Чехов, Горький, Брехт, Лорка, Джойс, Маяковский, Золя, Ибсен, Кафка, Есенин, Александр Блок, Пруст, Марк Твен, Драйзер, Уэллс, Рильке, Цветаева, Ахматова, Твардовский…

Соломон Волков, автор «Диалогов с Иосифом Бродским», заметил как-то в интервью: «…Но вообще, по моим наблюдениям, не берусь судить о всех странах, — в Америке спокойно относятся к тому, что многие крупные авторы не получили Нобелевскую премию. Настоящая мистика Нобелевской премии существует только в России».

Может, и так — и все же, все же…

Кстати

Кому прочат победу букмекеры в этом году?

Согласно данным сайта Ladbrokers, в рейтинге букмекеров на получение Нобелевской премии по литературе впереди белорусская писательница Светлана Алексиевич. Ставки на ее победу сейчас принимаются с самым высоким коэффициентом — 5 к 1.

Многолетний фаворит Нобелевской премии Харуки Мураками с коэффициентом 6 к 1 пока на втором месте. На третьем — кениец Нгуги Во Тхионго, лидер прошлогоднего рейтинга (правда, премия 2014 года досталась французскому писателю и сценаристу Патрику Модиано, который у букмекеров числился только четвертым). При всей условности этих раскладов, не стоит забывать: награждают вечно кого-то из первой букмекерской десятки.

В 1933 году Иван Бунин стал первым русским писателем — лауреатом Нобеля.

С тех пор, как в 1987 году премия досталась Иосифу Бродскому, русские литераторы ее не получали.

Лауреатом премии в 1965 году стал Михаил Шолохов.

Александра Солженицына чествуют в Стокгольме в 1970-м.

Борису Пастернаку дали премию в 1958-м, после издания «Доктора Живаго».