Театр балета Касаткиной и Василева показал классику русского авангарда

На прошедшем в столице фестивале «Видеть музыку» показали несколько московских спектаклей. Среди них «Жар-птица» и «Весна священная» Государственного Академического театра Классического балета Натальи Касаткиной и Владимира Василева.

«Жар-птица» и «Весна священная» Игоря Стравинского в начале ХХ века взорвали мировую балетную заводь, но на родине их тротилового эквивалента долго опасались, и балеты долгое время показывали лишь в родном театре. Все потому, что родившаяся в оттепельных шестидесятых труппа любила нестандартный репертуар и лелеяла собственный подход к известным сюжетам. Сейчас зрителям снова преподнесли авторские представления хореографов-постановщиков Натальи Касаткиной и Владимира Василева о балетном Стравинском — сказочные, почвенные, почти фольклорные. Такие были актуальны в советской оттепели с ее вегетарианскими представлениями о зле и установкой «в Советском Союзе секса нет».

Оба спектакля сделаны в одной системе координат. «Жар-птица» решена традиционно и пригодна для семейного употребления: добро противостоит злу, волшебное — земному, кокошники-косоворотки и присядка простых смертных — полетам обшитой в перья Жар-птицы. Щедро использован народно-сценический танец, просочившийся в полупальцы сударушек, мягкие девичьи хороводы, гладь лирических сцен. Жар-птица почти не сходит с пуантов, остра в жестах и готова в любой момент вспорхнуть в высокие поддержки. При нынешней зрительской насмотренности околофольклорными шоу в ее облике с агрессивным гримом и вострыми когтями читается азиатское представление о женском зле. А на другой стороне глаз умиротворяет хороводный мир девиц-красавиц в сарафанах, что двигаются плавно, изгибаются ласково и с избытком плещут лиризмом. Любопытно, что не избалованный техническими возможностями кочевой по факту театр не позволяет своей бездомности вилять на художественные нужды: если по ходу дела Жар-птице нужен грот и громадные летающие перья — на сцене все это будет без сносок на трудности монтажа. Пусть это смотрится наивно-старомодно, зато честно и цельно. А кроме того, превращает Стравинского в композитора почти свойского, обжитого, отделенного от интеллектуальных излишеств.

Вот только в «Весне священной» со Стравинским уже ничего не сделаешь. Декорации и костюмы взывают к Рериху, есть страшные тотемы, жуткие патлатые старцы и место для человеческих жертвоприношений. Сквозной мотив спектакля — первозданный ужас, причем не смешанный с восторгом перед животными силами природы, как в иных гуманитарных версиях вроде версии Бежара, а беспросветный, вязкий ужас перед убивающей толпой. Отесанные балетом бытовые движения перемежаются качественным дуэтным танцем с фирменными поддержками Касаткиной-Василёва. Но в целом картины языческой Руси не оставляют места для света и радости. И это ценный памятник эпохе, предпочитавшей делать из Стравинского что-нибудь однозначно понятное.