О роли музыки в кино, чуме-XXI и дождях в июле

Кинотеатры все еще ждут открытия, но интернет распахивает перед нами даже не дверь — ворота в мировую сокровищницу кино. Оно сначала было Великим Немым. Потом искусство Немого, увы, ушло, оставив на память много шедевров. Началась эра, как писали раньше, «говорящей фильмы», бурный расцвет музыкального кино. Потом пришел цвет, потом экран стал растягиваться в длину и в высоту и достиг габаритов IMAX, возник объем картинки и звука… И все эти времена накапливали для нас неисчислимые сокровища — вот они, перед вами.
Великий экспериментатор Эннио Морриконе написал музыку к почти полутысяче фильмов. Фото: APВеликий экспериментатор Эннио Морриконе написал музыку к почти полутысяче фильмов. Фото: APВеликий экспериментатор Эннио Морриконе написал музыку к почти полутысяче фильмов. Фото: AP
Продолжаю экскурсию по залам необозримого музея кино. Его экспонаты можно трогать руками, их можно вылавливать в интернете, ими можно наслаждаться. Потому что фильмы, в отличие от театральных спектаклей, остаются живыми всегда. А в какой степени — судить вам.

Саундтрек
Смерть Эннио Морриконе подытожила его долгий плодотворный путь: он написал музыку для почти 500 фильмов итальянского, американского, французского, русского кино. Прощаясь с последним представителем великой, не имеющей прецедентов итальянской «волны», пересмотрим его лучшие фильмы, обращая особое внимание на их звуковое решение. Напомню: работа кинокомпозитора — создавать не только мелодии, но и самую атмосферу картины, весь ее звукоряд от шорохов леса и ритмов ружейной перестрелки до городского гвалта и еле слышной издалека как бы народной песни.

Пьер Паоло Пазолини в своем фильме «Декамерон». Фото: kinopoisk.ru
Пьер Паоло Пазолини — ТРИЛОГИЯ ЖИЗНИ. Снятая в начале 70-х, она состоит из картин по мотивам знаменитых литературных первоисточников — «Кентерберийских рассказов» британца Чосера, «Декамерона» итальянца Боккаччо и персидских сказок «Цветок 1001 ночи». В ней от раннего увлечения режиссера неореализмом не остается и следа: роскошные визуальные фантазии на темы бесстыжей древности, переполняющей юности чувственности и сладострастных поповских грез переполнены пряной эротикой, характерной для сюжетов Возрождения. Здесь каждый кадр — живописный шедевр, а музыка передает живое дыхание стран и эпох с их наивностью и простодушием. В «Декамероне» и «Кентерберийских рассказах» Морриконе использует реальный фольклор, в первом — неаполитанские традиционные песни, во втором — старые английские мелодии. К «1001 ночи» пишет оригинальную музыку в классическом стиле.

ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, ЗЛОЙ — спагетти-вестерн зачинателя этого жанра Серджо Леоне. Действие происходит на американском Диком Западе в годы Гражданской войны. Принятый сначала в штыки, фильм теперь входит в десятку лучших вестернов мира. Стилизованная под вой койота мелодия Морриконе стала опознавательным знаком жанра: полный драматизма хорал с какими-то марсианскими звучаниями голосов и инструментов.

ЛЕГЕНДА О ПИАНИСТЕ — музыкальная драма Джузеппе Торнаторе, рассказ о мальчике, найденном на океанском лайнере и прожившем на нем всю жизнь, ни разу не сойдя на берег. Он научился играть на фортепиано и стал пианистом-виртуозом, развлекающим пассажиров. Героя играет Тим Рот, а для композитора здесь настоящее раздолье: Морриконе пишет много оригинальной музыки, аранжирует для фильма Моцарта; изысканный саундтрек удостоен премий «Давид ди Донателло» и «Золотой глобус».

С особой нежностью и грустью Морриконе писал свои «русские темы» — таковы его треки к «Демонам Санкт-Петербурга» Джулиано Монтальдо, «Мастеру и Маргарите» югославского режиссера Александра Петровича, «72 метрам» Владимира Хотиненко и драме Мауро Болоньини «Прощай, Москва».

Сериальное
На стрим-платформе IVI разбушевалась «Чума!» — комедийный сериал, вернувший в обиход былую оперативность злободневной эстрады: утром в газете, вечером в куплете. И мы отправились в XIV век, когда Европу атаковали чума и пресловутые половцы, а она все так же оборонялась договорами, приговорами, недоговорками и заговоренными каменьями. Все в сериале для времен самозаточения сделано на грани невозможного: сверкающие краски, пряничные экстерьеры, парики, костюмы и головные уборы типа «носи — не хочу». Нас сразу предупреждают, что намеков на сегодняшний день не будет. И яростный Шнур со знанием дела поет средневековую балладу про то, что можно сойти с ума, сидючи взаперти.

В Европе все хорошо и ощетинено. Стражи толкуют о разгулявшейся чуме, которую, говорят, наслали эти… монголы. Намакияженные дамы авторитетно вещают из окон, что никакой чумы на самом деле нет. Барон (органичный Максим Лагашкин) утомился в поисках, кого бы еще казнить. Его перезрелая дочка устала ждать жениха. А тут подвернулся блондинистый отрок, у которого, правда, уже есть невеста, и она тоже заждалась. Сериал идет по горячим следам последних известий, засидевшиеся актеры явно наслаждаются возможностью не только размять таланты, но и надавать оплеух окружившему нас абсурду. Актеры разные по степени дарований, анекдоты разные по степени удачности — как, впрочем, всегда и бывает с горячими, прямо из адской топки, остротами на свеженькую, прямо с народной невозделанной грядки, тему. Иной раз поморщишься от чересчур немудреной шутки («я тебя забаню — тащите его за баню»), иной раз восхитишься мастерством прививки к допотопному сюжету коммерческой рекламы. Остроты из разряда тех, что называют плоскими, но — работают. Такая у нас ситуация: чуть ли не любая новость из ящика выглядит анекдотом без всякой литературной обработки. Эта особенность переживаемой эпохи точно уловлена авторами, и в целом актуальному Средневековью — тому, как оно задумано, придумано, поставлено, нарисовано и сыграно, — не откажешь в остроумии.

Хотя это шуточки разового употребления. Такой театр миниатюр онлайн, забытый жанр кинофельетона. Он, ухмыляясь, соскочил с газетных страниц, вывернул наизнанку последнюю новость, рожденную, чтоб Кафку сделать былью, — ведь именно это и сотворила со всеми нами и с целым миром пресловутая пандемия: всё и вся проверила на изгиб, на стойкость, и зашатались столпы, и пали карточные домики, и тайное стало явным, а короли — голыми. Свалившаяся на нас новая реальность дала юмористам столь обильную пищу для пародий, что сериал смотришь поначалу с мстительным удовольствием: что ни кадр — увеличивающее зеркало, и в нем мы видим себя во всей неприкрашенной красе. От узнаваемости сегодняшних коллизий, зум-общений, глупо проигранных ставок, развенчанных героев времени и его наивных жертв становится горько и весело: как известно, человечество, смеясь, прощается с прошлым, но когда оно хохочет над настоящим и неясным будущим — хоть святых выноси.

Снятый айфоном и пронизанный средневековым мелосом (музыка Сергея Шнурова) сериал «Чума!» — один из первых продуктов стрим-платформы IVI, судя по всему, претендующей стать российским Netflix. Его придумала бригада креативного продюсера Александра Вялых и поставил Байбулат Батуллин. Пока шли первая и вторая серии — было любопытно, удержат ли авторы заявленный драйв. Новые серии опасения подтвердили: пошли вымученные шутки, натужные гэги и тяжелая артиллерия в виде аляповато изображенного трансвестита. Невольно вспомнишь Фаину Раневскую с ее вечно актуальной истиной: даже хороший анекдот, если его повторять снова и снова, становится пошлостью.

С листка календаря
Июль на дворе? Смотрим «Июльский дождь» Марлена Хуциева, этапный для нашего кино.

Хуциев — певец Москвы. В фильме «Застава Ильича» он сохранил навсегда аромат «оттепели». Ее суть — шквал надежд. Словно воспетая Маяковским «весна человечества» пришла снова. Режиссер не боялся остановить картину на полчаса, вмонтировав съемки в Политехническом: люди слушают поэтов. Я понимаю, почему Хуциев не мог резать этот эпизод, прервать поток надежд и счастья видеть эти глаза и лица. Пересматривая поблекшую копию фильма, я думал: с такой картины не сделаешь ремейк. Это фильм не о событии. Он об эпохе, о стране, которой больше нет. Это нам послание из советской Атлантиды. С царапинами и рваными краями.

«Июльский дождь» образует с «Заставой» дилогию. В нем все оттуда — и обилие тех песен, и образы Возрождения, и обрывки классики, которой поверяется ценность всего, чем живем. Это одна драма в двух актах, драма иллюзий взлетевших — и облетевших. В «Заставе» герой еще смутно ощущал дефицит важного для жизни витамина: то идеальное, что жило в музыке и поэзии, тонуло в пошлости. В «Дожде» рациональный цинизм уже вытеснил романтику, и она осталась, как улыбка Чеширского Кота, только в голосе незнакомца, который все звонил героине.

На «Кинотавре» представят идеи новых сериалов
Сегодня еще яснее, что за всю историю у нас была одна твердая точка отсчета — война. Там безусловно все: мужество и трусость, дружба и предательство, смерть — и чудо, что выжил. Война в обеих картинах — камертон, единственное, что не терпит цинизма. В финале «Июльского дождя» на 9 Мая собрались фронтовики. Кто-то еще обнимает однополчан, а вот эта женщина уже никого не дождалась, тихо сидит на приступочке. И последние кадры: молодые лица. Молчаливо ждут чего-то. Возможно, того ответа на вопрос «Как жить?», которого не дождался герой «Заставы».