МИИ им. А.С. Пушкина принимает «Олимпию» Эдуарда Мане

«Олимпия» Эдуарда Мане не из тех картин, что часто покидают Париж. Случаев, когда она отправилась в путешествие, — раз, два и обчелся. Буквально.
Первый раз «Олимпия» выехала за стены музея д’Орсэ в 2013 году ради Венеции, тогда во Дворце Дожей открылась большая ретроспектива «Мане. Возвращение в Венецию». Второй раз она решилась на вояж нынче — ради Москвы, где в ГМИИ им. А.С.Пушкина ее встречают Афродита Книдская (ок. 350 г. до н.э.) — римская копия с оригинала скульптуры Праксителя, «Дама за туалетом, или Фонарина» (нач. 1520-х), написанная Джулио Романо, учеником Рафаэля, и таитянская «Королева (Жена короля)» (1895) Поля Гогена.

Один из исследователей импрессионизма как-то заметил, что картины Эдуарда Мане совершенно по-разному смотрелись в Лувре и в собрании Музея импрессионистов. Речь шла о временах до открытия Музея д’Орсэ. Рядом с классическим работами в Лувре «Завтрак на траве» и «Олимпия» казались дерзким эпатажем, отважным экспериментом, а рядом с полотнами импрессионистов — вызывающе традиционными. Нынешняя выставка в ГМИИ им. А.С.Пушкина (куратор Ирина Александровна Антонова) фактически соединяет эти две противоположные перспективы. Что в нынешней российской ситуации более, чем актуально.

«Олимпия» рядом с копией божественной Венеры Книдской Праксителя и «Дамой за туалетом» Джулио Романо фактически продолжает сюжет венецианской выставки. Ее главной темой были многочисленные переклички Эдуарда Мане с работами художников итальянского Возрождения. Точнее, переклички автора, для которого современность уже была частью художественной программы, как для его друга Шарля Бодлера, и классики. Эти сближения были очевидны для друзей Эдуарда Мане, будь то Малларме, Золя или Бодлер, но не для парижской публики образца 1865 года, которая увидела «Олимпию» впервые и среагировала на нее, как бык на красную тряпку. Скандал разразился почище, чем двумя годами раньше, когда Мане выставил «Знаменитый завтрак на траве». Между прочим, «Олимпия» писалась тогда же и с той же натурщицей Викториной Мёран. Но два года художник не решался показывать «Олимпию». Он, похоже, неплохо знал своих зрителей.

Как только ее не именовали раздраженные критики, не стеснявшиеся в выражениях… «Венера с кошкой» было, пожалуй, самым нейтральным названием этой картины в газетных отзывах. Градус страстей был столь высок, что у картины была поставлена охрана, а затем и вовсе полотно повесили высоко под потолком — подальше от сумасшедших любителей салонного искусства и ревнителей нравственности. Но в историю искусства она вошла как «Олимпия».

Сейчас, возможно, не так уж важно, что так звали одну из героинь романа Дюма-сына «Дама с камелиями», даму полусвета, как тогда изящно выражались. Гораздо важнее для автора была отсылка к знаменитой «Венере Урбинской» (1538) Тициана, которую Мане копировал во Флоренции, во время одной из поездок в Италию. Именно этот сюжет итальянского влияния, переклички нового искусства с классикой был главным на выставке в Венеции. Но любопытно, что шок от картины был столь велик, что даже профессионалы впервые сопоставили «Олимпию» с «Венерой Урбинской» в 1897 году, то есть почти тридцать лет спустя после первого показа картины.

Впрочем, сходство сюжетов, поз, жестов, общей композиции, как водится, лишь подчеркивало различия. Тициановская «Венера…», написанная в качестве свадебного подарка, подчеркивала не столько чувственность, сколько чистоту и верность героини (собачка, свернувшаяся у ее ног, была внятным символом верности). «Олимпия» Мане, возлежавшая вроде бы точно так же, опершись на подушку, выглядела не столько обнаженной богиней, сколько раздетой куртизанкой. Демоническая черная кошка, потягивающаяся у ее ног, немного могла добавить к холодной уверенности взгляда, соскользнувшей кокетливой туфельке на каблучке и букету цветов от нежданного визитера (уж не на него ли она смотрит с едва скрываемым равнодушием?).

На нынешней выставке «Дама перед зеркалом», на первый взгляд, выглядит доступной заменой картины Тициана из флорентийского музея. Но, к полотну Джулио Романо имеет смысл присмотреться. Перекличек с «Олимпией» тут много больше, чем может показаться при очевидной разнице сюжетов. По крайней мере, не менее таинственную, чем у Мане, черную кошку на дальней балюстраде, к тому же подозрительно громадную, на полотне Романо тоже можно обнаружить. Перекличку колористическую тоже можно найти. В общем, очень неожиданно точное сближение получилось, тревожное и контрастирующее с мягкой невинной чувственностью «Венеры Урбинской».

Совсем другой контекст предлагает соседство «Олимпии» с «Королевой» Поля Гогена, который так любил эту картину, что эскиз ее взял с собой в путешествие на Таити. Рядом с Гогеном, рисующим красавицу, которая не знает, что она обнажена, поскольку не ведает культурных кодов европейской цивилизации, «Олимпия» Мане выглядит классикой. Ну, и знаком европейской культуры, изысканной, блистательной живописи, за которой почти двадцать веков традиции.

Как «Олимпия» на выставке в ГМИИ им. А.С.Пушкина оказывается между античной богиней и «естественным человеком», так Эдуард Мане предстает одновременно в амплуа бунтаря и классика современного искусства.

Рене Клер говорил, что трудно заставить лечить глаза человека, уверенного в том, что он отлично видит. «Олимпия» — отличный тест на проверку зрения.