Директор Зельфира Трегулова рассказала, как изменить мир в одном отдельно взятом музее

7 марта Третьяковская галерея открывает персональную выставку Василия Верещагина. Директор Зельфира Трегулова на «Деловом завтраке» в «Российской газете» рассказывает о новом блокбастере Третьяковской галереи, популярности передвижников в Шанхае и Париже и о том, как изменить мир в одном отдельно взятом музее.
После очередей на выставку Серова выставочные блокбастеры Третьяковской галереи стали притчей во языцех. Но Верещагина, в отличие, скажем, от Айвазовского или Серова, не назовешь любимцем публики. Почему вы решили сделать его выставку именно сегодня? Вряд ли дело только в юбилее

Зельфира Трегулова: Вы правы, мы не делаем «датские» выставки. И замысел персональной выставки Василия Васильевича Верещагина не вчера возник, а много раньше — еще до моего прихода в Третьяковскую галерею. На самом деле выставки последних нескольких лет предлагают совершенно новый взгляд на художника, вроде бы хорошо известного. Ретроспективы и Ге, и Серова, и Айвазовского, и Верещагина проходили, но больше четверти века назад. За это время изменился не художник — изменилась наша позиция.

Дело даже не только в том, что искусствоведы советских времен, говоря о художниках XIX века, вынуждены были расставлять идеологические акценты, подчеркивая критический пафос произведений. Соответственно уходили в тень мотивы произведений, очевидные для современников автора, мотивы, связанные с состраданием человеку. Очевидно, что без знания Евангелия невозможно понять картины Николая Ге. Но менее очевидно, что, скажем, сюжет картины «Не ждали» Ильи Репина современники прочитывали в контексте «Явления Христа народу». Речь, в принципе, об обновлении оптики взгляда. Скажем, по-новому увидеть Айвазовского мне помог Аниш Капур (британский скульптор, лауреат премии Тёрнера. — Прим. ред.), чью выставку делал Еврейский музей. Он пришел в Третьяковскую галерею, чтобы посмотреть залы древнерусского искусства, и мы шли мимо картин Айвазовского, где он остановился как вкопанный. Аниш Капур увидел в Айвазовском близкого себе художника, которого волновали те же темы стихии и человека, противостоящего ей — на грани смерти, тема бесконечного.

Собственно, эта же задача — открыть художника заново — стояла и перед кураторами, готовившими выставку Верещагина. Он был крайне успешным художником в свое время, в том числе в Европе. Шутка ли — 60 персональных выставок при жизни! Его первая персональная выставка была в Лондоне. В Париже он учился, у него там была прекрасная мастерская, которую он оставляет, отправившись на Балканскую войну. Верещагин настаивал на том, что его работы нельзя продавать по одной картине — только сериями. Обратите внимание, насколько современна, и с нынешней точки зрения, работа сериями.

Верещагина, много работавшего в батальном жанре, легко представить себе как этакого русского Киплинга или Захара Прилепина эпохи колониальных войн и «Большой Игры» России и Британии за сферы влияния в Азии.

Зельфира Трегулова: Представить можно все что угодно. Но если посмотреть на его картины, то вы увидите, что Верещагин, который участвовал в трех войнах и погиб на русско-японской войне в Порт-Артуре в 1904 году рядом с адмиралом Макаровым, свою главную войну вел как раз против войны. В Туркестанской серии есть диптих «После неудачи», где на одном полотне мы видим — отрубленную голову русского солдата, которая демонстрируется как трофей, а на другой — русский солдат раскуривает трубку рядом с трупами убитых защитников взятой крепости.

К слову сказать, первая выставка Туркестанской серии в Петербурге в 1874 году заканчивается грандиозным скандалом. Ей недоволен император. Генерал Кауфман, при котором Верещагин состоял в Туркестане, начал обвинять художника во лжи. Консервативные критики намекают, что Верещагин изобразил войну глазами «туземцев». Художник в отчаянии сжег три самые скандальные картины и уехал в длительное путешествие по Индии. Как раз в разгар этой истории все 250 картин, рисунков, этюдов, сделанных Верещагиным в Средней Азии, и покупает Павел Третьяков за баснословные 92 тысячи рублей серебром. Покупает, понимая, что Туркестанская серия Верещагина — невероятно важный момент в развитии современного искусства. А Третьяков, давайте отдадим себе в этом отчет, собирал современное ему искусство.

Не меньше проблем было с Балканской серией, написанной во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Посмотрите, как Верещагин трансформирует батальный жанр. В картине «Скобелев под Шипкой» на первом плане картины — убитые и смертельно раненные солдаты, а где-то вдалеке — скачущий перед строем на белом коне генерал. Вглядитесь в «Панихиду», которую до 1995 года музей не показывал. Батюшка в сопровождении офицера служит панихиду по погибшим солдатам, оставшимся на поле боя. Это поле уходит к горизонту. Страшная картина смертной жатвы, с солдатами полегшими, словно скошенные колосья, отсылает к фольклорному образу. Но одновременно тут можно увидеть те образы смерти, с которыми будут работать сюрреалисты. Верещагин показывает, что война — самое страшное, что только может быть. Мне кажется, очевидно, что это важнейший посыл его творчества.

Василия Васильевича, который отличался независимостью и горячим нравом, сравнивали с «лейденской банкой», всегда готовой ударить разрядом. Вам не кажется, что выставка Верещагина сегодня — тоже своего рода «лейденская банка»?

Зельфира Трегулова: Вы хотите сказать, что Верещагин очень современен? Безусловно. Тем и особенно интересен. Другой вопрос, что у нас общество, к сожалению, сейчас поляризовано не хуже, чем «лейденская банка». Отсюда — крайности интерпретаций. Причем поводом может быть практически любая выставка: от Фабра до «Оттепели».

Я за максимальную объективность, если хотите — непредвзятость — позиции исследователя. В том числе при подготовке ретроспективы известных художников. Верещагин точно заслуживает того, чтобы о нем и его наследии вспомнили. Он был невероятным человеком. Жившим на пределе. Он объехал полмира и пол-России. Оставил замечательные этнографические зарисовки, виды, сделанные по следам путешествий в Индии, Монголии, Японии, Америке. Даже писал портрет Рузвельта. Его наследие, художественное и литературное, огромно. Его прижизненная слава была очень велика. Неужто такая личность и такой художник неинтересен? Неужто не заслуживает того, чтобы мы вгляделись в мир его произведений по крайней мере без предвзятости?

Верещагин одним из первых создавал выставку как театральное зрелище. Если кураторы сохраняют принцип показа работ самим художником — по сериям, означает ли это, что театральные эффекты экспозиции, придуманные им, тоже будут сохранены?

Зельфира Трегулова: Боюсь, что задрапировать стены бархатом нам не удастся. Еще кто-нибудь наступит, запутается… Мне хотелось положить ковры. Но настоящие музейные восточные ковры нельзя класть, не закрывая их витриной. В результате мы взяли лишь кое-что от Верещагинской манеры показа. Рядом с его работами будут выставлены восточные одеяния дервишей, узбекские халаты, оружие… Архитектор Алексей Подкидышев строит экспозицию на контрасте яркости, цветовой насыщенности полотен художника и минимализма современной архитектуры.