Дина Рубина открыла выставку в Шереметевском дворце

Выставка по мотивам сборника новелл «Окна» открылась в петербургском Шереметевском дворце — Музее музыки.

Синтез прозы писателя Дины Рубиной и картин ее мужа художника Бориса Карафелова устроители выставки дополнили полотнами, графикой и скульптурой 26 авторов из многих стран. Среди 70 работ, представленных здесь, — насмешливая «Космическая Венера» Сальвадора Дали и лаконичная «Пара с птичкой» Марка Шагала, сложносочиненное полотно «Иерусалим — город трех религий» Ури Души и минималистское «Земля и небо» Александра Пестерева. Куратор Татьяна Никитина заявляет, что все работы — это окна в художественные миры творцов. И их взгляд на протекающую мимо нашу жизнь. А присутствующая на открытии выставки Дина Рубина рассказала, как родился их семейный проект, что значат для нее окна и почему ей, выпускнице консерватории, живопись ближе, чем музыка.

Дина Рубина: Мой отец — художник, я выросла среди запаха красок, и так получилось, что из мастерской отца перешла в мастерскую мужа… Когда мы переезжали в новый дом и устраивали Борису мастерскую, я вдруг обратила внимание, что почти на всех его работах есть оконные переплеты. Так родилась идея нашей общей книги «Окна».

Мне кажется, вы вообще любите заглядывать в чужие окна. Ваши романы «Почерк Леонардо», «Синдром Петрушки» — это проникновение в «чужую кухню», в таинственные профессии, не знакомые большинству…

Дина Рубина: Вы правы. Но это настолько болевые романы с плотным, напряженным сюжетом, что они выкачали вокруг меня весь воздух. Замысел трилогии и правда родился как взгляд в «чужое окно». Причем, когда я бралась за «Белую голубку Кордовы», мне казалось, что уж про художников-то я знаю всё. Ан нет! Мне пришлось изучать реставрацию, аукционный мир, криминалистику… Может, поэтому в результате мне стало не хватать воздуха, и я перешла к проекту «Окна». Захотелось проветрить пространство.

Выставка «Окна» развернута в Музее музыки. В своих книгах вы нередко с такой обморочной болью говорите о гаммах, о преподавании музыки, о выступлениях за фортепьяно… Как получилось, что в юности вас занесло в музыку (спецшкола, консерватория) и как вы все-таки смогли из нее выкарабкаться?

Дина Рубина: Очень правильно ставите вопрос! Именно: занесло и выкарабкаться. Видите ли, мой отец настоял, чтобы меня отдали учиться музыке. И мне это нравилось до тех пор, пока я не начала писать. И не поняла: мое — не то, а вот это. Но чтобы понять, я должна была посвятить музыке 17 лет! Сейчас у меня нет инструмента дома. Я это компенсирую слушанием. Или писанием романов. Когда для «Русской канарейки» я полностью придумала несуществующего композитора XVIII века, я компенсировала свою тоску по музыке. Вообще, я часто использую в текстах музыкальные формы. Если бы не стройная музыкальная композиция, «Русская канарейка» не была бы написана.

Вы сегодня не жалеете, что в 90-х эмигрировали в Израиль?

Дина Рубина: Пространство родного русского языка я увезла с собой. Я вернулась в Россию через толстые журналы, и это чудо. Вообще, моя литературная судьба — это судьба Золушки. На меня налезла туфелька. Туфелька тиражом уже сейчас под восемь миллионов экземпляров.